Феликс прилежно помогал ей: он ведь теперь вроде как породнился с нами, так что это входит в его обязанности. Мы вдвоем водрузили над сценой транспарант «Мисс Северное море». Я бросил ему веревку и крикнул:
– Йохан, лови!
В ответ он что-то прогнусавил по-французски. Нам было весело вместе. Пусть они с Либби встречаются – я не против.
Со стремянки я оглядел зал, где каждый занимался своим делом, и подумал: конечно, ужасно, что папа заболел, но нам его инфаркт пошел на пользу.
Пел отмывала холодильник на кухне. От него все еще несло рыбой.
И тут к отелю подъехал фургончик. Знакомый фургончик. Из магазина спиртных напитков госпожи Засухи. Из кабины выпрыгнула здоровенная бабища. Она обошла машину и открыла заднюю дверь. Из кузова вылезли трое парней. Среди них был и тот, которому надавала по шапке Брик.
Мы вышли на улицу, и тетка прямым ходом направилась к Либби.
– Я по делу, – сказала она.
– Нам ничего не нужно, – ответил я.
– Зато мне нужно, – отрезала она и вручила Либби пачку счетов. На две тысячи евро.
Это было очень некстати. Даже с вечерним заработком и выигрышем этот счет мы оплатить бы не смогли.
– Платите, – сказала тетка. – Немедленно.
– Деньги будут вечером, – сказал я.
– Немедленно.
– Вы можете прийти за ними завтра утром, – сказал я. – Честное слово.
Тетка махнула парням, и они потопали в отель.
– Это госпожа Засуха собственной персоной, – бросил парень, которого мы уже знали, и показал Брик язык.
Хорошо, что у Брик с собой не было ножниц. Или соли. Или акулы. Брик молчала. Понимала, что госпожу Засуху ей не одолеть.
– Я и сама могу вам деньги занести, – предложила Либби.
– Принесешь утром деньги – получишь товар назад.
Парни вытаскивали на улицу коробки с вином, ящики с пивом, газировку и крепкие напитки, упаковки с закусками. Все, что у нас еще оставалось.
– Но к нам приходил судебный исполнитель, он должен все устроить. Помочь расплатиться со всеми долгами, – сказал я.
– Я сама себе исполнитель, – отрезала госпожа Засуха.
– Он дал нам двенадцать дней.
– А я не даю.
– Его фамилия Гусь.
– А моя – Покедова! – ответила она.
Парни понесли к машине последние ящики, госпожа Засуха последовала за ними.
Она забралась в кабину. Дверцы захлопнулись. Фургончик укатил.
У нас больше ничего не было – они и надкушенной сосиски не оставили. Конкурс надо было отменять. Но никто из нас не решался позвонить организаторам.
Нам требовалось чудо. Но никто из нас не умел молиться. Мы сидели рядком у барной стойки и пили воду. И закусывали сухим хлебом.
Пел куда-то пропала.
– Она на кухне, плачет горькими слезами, – сказал Феликс, – потому что Лен теперь точно разорвет помолвку.
И тут чудо все-таки случилось. Причем не одно, а целая серия чудес – одно за другим. И они продолжают происходить, даже сегодня. А может, и завтра не кончатся.
Брик спросила:
– Вы тоже слышите?
Мы не слышали ничего, но умолкли и навострили уши: из прибрежного тростника доносилось тихое пение. Мы прислушались – и разобрали слова. Песня была знакомая: «Фоппе де Хан, Фоппе де Хан, Фоппе, Фоппе, Фоппе де Хан!»
Брик вскочила и, радостно завопив «Йес!», выбежала на улицу. Словно ждала этой минуты всю жизнь.
Наверное, так оно и было. Всю прошлую неделю уж точно.
Мы помчались за ней.
Из дюн навстречу нам двигались тринадцать тувалийцев. Акелей бросился к ней, они пылко обнялись. Все рыдали. Даже я чуть не расплакался. Брик исчезла в кольце тувалийцев.
Вид у ребят был потрепанный и помятый, но им было наплевать. Они стали пожимать руки нам с Либби и Феликсу.
И вдруг один из них закричал:
– Валпют!
И случилось второе чудо.
На дюну, пыхтя, карабкалась старая «лада». С Валпютом за рулем. Машина въехала на парковку, врезалась в столбик и остановилась. Рядом с Валпютом на сиденье лежала моя спортивная сумка.
Ребята подбежали к машине, вытащили из нее повара и усадили его – свою надежду и опору, своего защитника – к себе на плечи.
– Прости меня, пожалуйста, Валпют! – сказал я.
– Да ладно, чего уж там! – ответил Валпют. – Моя дочь скоро с ума меня сведет. Этот отель – единственное, что держит меня на плаву. Тут я и задаром готов работать.
Тувалийцы, весело распевая, внесли его в отель. Мы опять уселись за барную стойку и принялись хлебать свою воду. Валпюта в конце концов опустили на стул, и он перевел рассказ ребят.
Футболисты пешком и автостопом добрались до нас из Дании, куда прилетели после матча со сборной Фарерских островов. Они сбежали из тренировочного лагеря, по пути ночевали в лесу, в гаражах и сараях. В Тувалу они возвращаться не собирались – хотели остаться тут, в стране Фоппе де Хана, чтобы научиться хорошо играть в футбол. И чтобы… Валпют показал на Брик, и тувалийцы заулюлюкали. Брик залилась румянцем не хуже меня.
– Они выиграли у сборной Фарерских островов со счетом три – один, – с гордостью сообщил Валпют.
– Но у нас тут дела совсем плохи, – сказал я, а Валпют перевел.
Акелей высвободился из объятий Брик, встал со стула и что-то сказал.
– Не может такого быть! – перевел Валпют. – Когда вся семья вместе, все хорошо. Вы наша семья, а мы – ваша, и мы вместе, а значит, все хорошо. Все хорошо. Даже если все плохо.
– Но сегодня вечером здесь большой праздник, – сказал я, – а у нас ни еды, ни напитков. Все забрали.
Валпют перевел мои слова, а затем слова Акелея:
– Еду мы берем на себя.
Акелей хлопнул в ладоши, и ребята вскочили. Он спросил, сколько гостей мы ожидаем, и я прикинул, что не меньше трехсот.
– Еда для трехсот гостей! – крикнул Акелей, и тувалийцы мигом высыпали на улицу и разбежались по дюнам и по пляжу.
Акелей принялся зубами вытаскивать из лица Брик пирсинг, а она жмурилась от удовольствия. Как кошка на солнышке. Открыв глаза, она остановила взгляд на мне.
– Я