Теперь У. Мама готовит завтрак. Какой – я не знаю. У нас с ней уговор: она придумывает завтрак, а я – слово. И потом мы угадываем.
А теперь буква З. Вообще-то у меня есть готовые буквы. Они маленькие и магнитятся на холодильник. Они чистые и не пачкают руки, как мел. Но мама говорит, что складывать буквы-магниты – это не то же самое, что писать самой.
Сейчас Ы. Бедняжка. Мне её очень жалко. Ы всё время прячется в словах на другие буквы. Потому что никто не придумал ни одного слова на Ы. Зато я возьму и как нарисую её больше всех!..
Ой, кажется, я опять размахнулась. А ещё две буквы осталось. У меня всё время такие огромные буквы получаются: с полменя! Не обижайся, К. Я сейчас рядышком А нарисую. Она тебя как будто обнимет, и вам будет хорошо. Вот так: КА.
– Готово! – говорю маме.
– Му-зы-ка, – читает мама.
– Угадала! – кричу я.
И принюхиваюсь:
– У нас овсянка сегодня?
– Ага, – отвечает мама.
Значит, я тоже угадала!
Тогда мы запеваем песню про кашу:
– Овсяно-чка!
Овсяно-чка!
Овсяно-чка-чка!
Чки-чку-чка!
Мы поём, как птицы. Потому что такие птицы, овсянки, тоже есть! Правда, они не чкают и не чкуют, как мы. Мы слушали запись – овсянки просто тирькают: ти-ти-ти-тирь, ти-ти-ти-тирь. Но я думаю, это потому, что они ни разу кашу овсянку не ели. Кто же им там, на улице, сварит!
2
После завтрака мы с мамой едем на концерт. Мы садимся в автобус, и я спрашиваю у мамы, до какой нам остановки.
– До «Театральной», – говорит мама. – А перед ней – «Улица Пушкина».
Я еду и слушаю объявления. Я не люблю автобусы, в которых не говорят про остановки. Это невежливо с их стороны. Я тогда обижаюсь и всю дорогу разговариваю с мамой или папой, чтобы автобус меня услышал и включился. Но этот автобус хорошо воспитан. Я дожидаюсь «Театральной» остановки, мы с мамой выпрыгиваем из автобуса и идём в театр. Только долго идём. Так что потом, в театре, нам неохота подниматься по лестнице, и мы ждём лифт.
Он тоже попался вежливый.
– Первый этаж, – говорит лифт, и двери открываются.
Мы заходим.
– А нам на какой? – спрашиваю маму и вытягиваю руку вперёд.
– На третий, – задумчиво отвечает мама, берёт мою руку и подводит её к кнопкам. – Смотри, тут цифры, как обычно, по-арабски: 1, 2, 3…
Я трогаю:
– Ну да, как мои магниты.
Ничего особенного. Я же знаю цифры! У меня вместе с буквами-магнитами есть и цифры-магниты.
А мама продолжает:
– А под цифрами точки – видишь? Это тоже цифры. Просто написаны по-другому.
Я трогаю, но не понимаю. Наверное, мама задумалась и ошиблась.
– Нет, мам, это не цифры, а какие-то пупырышки, – говорю я.
И нажимаю на кнопку «три».
3
Мы с мамой лежим на подушках и слушаем арфу. Сегодня концерт в маленьком зале. Таком маленьком, что я весь его по стенам обошла. Не то что в филармонии, куда мы с дедушкой ходим. Там залы большущие, и со всех сторон что-то шуршит, скрипит, бормочет. Так что музыка от этих звуков улетает куда-то под потолок. А здесь только один арфин звук – он отдаётся даже в подушках. Я одним ухом слушаю арфу, а другим – подушку. И песня арфы как будто во мне. Забралась ко мне в живот и щекотится. Красивая. Как наша песня про овсянку.
После концерта мы с мамой подходим потрогать арфу. Она изогнутая и вся в длиннющих струнах. Мама говорит, что арфа похожа на огромную птицу с тонкими перьями. Вот интересно, есть такие?
– А давай зайдём в библиотеку и посмотрим? – предлагает мама. – Тут недалеко.
– А что, там держат птиц? – удивляюсь я.
– Нет, там держат специальные книги, – отвечает мама. – Ты как, не устала?
– Нет! – говорю и машу руками. – Смотри, какие у меня бодрые крылья!
4
Я люблю читать книжки. У меня их целых две полки. На одной стоят бумажные книжки. Они все похожи друг на друга – гладкие и с тонкими страницами. Мне их мама на ночь читает. А днём я слушаю книжки на дисках. Они стоят на второй полке. Они все квадратные, но на каждом диске своя наклейка. На «Карлсона, который живёт на крыше» мы с дедушкой прилепили домик, в котором он живёт, на «Аленький цветочек» – цветочек, а на «38 попугаев» – слона, ведь там есть Слонёнок. Мы с дедушкой пометили каждый диск, и я по наклейкам никогда их не путаю. Беру, какой захочу, вставляю в магнитофон, нажимаю кнопку и слушаю. Интересно, а в библиотеке какие книжки про птиц? Бумажные или дисковые?
Мама просит меня посидеть в кресле и уходит. А потом с кем-то возвращается.
– Та-ак, кто это к нам пришёл? – спрашивает меня незнакомая тётенька. И широко улыбается. Я слышу.
– Я пришла, – говорю. – И мама.
А она ещё больше улыбается:
– Меня зовут Наталья Семёновна. Я здесь со всеми книжки читаю. Ты уже читала Бианки? Это такой писатель был.
– Нет, – говорю.
– Вот и хорошо, – говорит Наталья Семёновна. – Пойдёмте в наш читательский домик.
Мы с мамой идём за Натальей Семёновной и правда приходим к домику. Ничего себе! Дом в доме. Целый домик в доме библиотеки. Я обхожу его: у домика три окошка и одна дверь.
– Заходите и усаживайтесь! – командует Наталья Семёновна.
Мы заходим внутрь и попадаем в маленькую комнату. В ней диван и стол с магнитофоном. Наталья Семёновна включает диск, и мы все вместе слушаем Бианки. У него птицы такие спорщики! Спорят, какой нос самый лучший. А потом Наталья Семёновна говорит:
– Та-ак, а теперь посмотрим картинки.
Она кладёт передо мной коробку.
– Открывай.
Я достаю картонку, обтянутую тканью. А на этой ткани – кусочки другой ткани.
– Что это?
– Это два брата-кулика, помнишь?
Наталья Семёновна берёт мои пальцы и проводит по птицам. Одна высокая, а другая поменьше. Я вижу их лапки и головы, трогаю пёрышки и длинные тонкие носы: один загнут вверх, а другой вниз.
– Как в книжке!
– Всё правильно.