– Спасибо, Симос, – проговорила Виолета. – Я звала тебя с самого утра. Думала даже пойти в деревню поискать тебя, но боялась, вдруг Манис вернется и не найдет меня. И ты услышал, кажется, и принес мне его обратно.
Ничего больше не сказала Виолета; не стала спрашивать, ни где Симос нашел пса, ни что произошло.
– Ундина услышала. Если бы не Ундина, я бы его не нашел.
Виолета повернулась и посмотрела на Ундину – все это время та стояла в углу и плакала. Виолета приблизилась, погладила ее по щеке, вытерла слезы, а затем приложила два пальца к уголкам губ девочки и слегка растянула их в улыбке.
– Спасибо, Ундина, маленькая русалка. Приходи снова, поиграешь с Манисом.
– С ним все будет хорошо? – спросил Симос.
– Он молодец, наш Манис. Он так легко меня не бросит. Особенно теперь, когда он должен познакомиться с твоей подружкой. Приходите снова, мы здесь будем. Когда захотите, тогда и приходите.
Симос и Ундина отправились в обратный путь, не говоря ни слова. Проходя мимо речки, они увидели, как Маркос и остальные мальчики поднимаются по склону. Похоже, они ходили к тайному дуплу, но пса там не обнаружили.
– Что случилось? Нашел себе союзника? – поинтересовался Маркос, оглядывая Ундину с головы до ног.
– Кто-то другой идет на войну, – отозвался Симос и потянул Ундину за собой.
Он решил, что во второй раз не предаст друзей – Виолету и Маниса. И нет, он не будет говорить с Маркосом так, будто ничего не случилось, только из страха остаться без компании. Ему не нравилось то, что делал Маркос, и даже если все мальчишки сговорились между собой, он все равно не отступится от своего решения.
– С каких пор ты приклеился к помешанной? Это ради нее ты отвернулся от своих друзей? Если сейчас же не остановишься и не расскажешь нам, куда дел чертову шавку, то получишь.
– Шавку зовут Манис, и я отнес его туда, где его ждали, туда, где он должен был бы быть, если бы не твои издевательства. Надеюсь, он быстро поправится, а не то…
– А не то что? Ты мне угрожаешь? Посмотрите на этого героя!
– С каких пор стало благородным занятием мучить маленькую беззащитную собаку? И как тебе только в голову пришло поставить капкан для птиц, чтобы его поймать!
– С тех пор как эта сумасшедшая заявилась в нашу деревню и мы решили, что это она виновата во всем. Если хочешь знать, я видел, как она пытается ночью войти в церковь. Я это и священнику сказал. И он тоже в это верит. Твоя Виолета украла все подношения. Но куда бы она ни пошла, мы их заберем!
– Виолета ничего не крала.
– А тебе-то откуда знать? Может, это ты их украл?
– Знаю, потому что… – Симос осекся. Ни за что на свете он не предал бы отца Григориса, но нужно было быстро сообразить, как спасти Виолету от клеветы.
– Потому что – что? Что ты знаешь? А ну говори!
– Виолета ничего не крала. Тебе просто этого не понять. Как бы объяснить… Она – про другое. Море, цветы и спокойствие – вот и все, что ей нужно. Ничего другого. На что ей эти подношения? Кому она их продаст?
– А с чего ты с ней не разлей вода? Ты нам сказал, что только подходил к Камням Виолеты. Что это ты вдруг ее защитником заделался?
– Ну что ж, ты прав. Я не сказал вам всей правды. Не знаю почему. Но я говорю правду сейчас. Я снова ходил к Виолете. Она мне нравится. Она любит музыку и знает такие вещи, которые никто в деревне не знает.
– Ну конечно, она же в университет ходила, – с издевкой фыркнул Маркос, намекая на прошлое Виолеты.
– Она не ходила в университет, умник ты этакий, но знает многое. Знает все растения, умеет рассказывать сказки.
– Так бы сразу и сказал. Она рассказывает тебе сказки. И какими такими сказками она тебе голову заморочила?
– Ты ничего не понимаешь.
– А я тебе говорю, мы заставим ее признаться, куда она спрятала подношения! А затем выгоним ее, пусть убирается туда, откуда пришла. В клинику, где ей самое место. Нам здесь она не нужна.
От ярости Маркос стал пунцовым и уже явно готов был к драке. Ундина взяла Симоса за руку и потянула за собой. Им в спины понеслись смешки, но Симос и Ундина не обратили на это внимания. Они и сами не поняли, как их пальцы переплелись в один жаркий кулак. Так, не разнимая рук, они и пошли дальше в сторону деревни.
Вечером Симос обдумывал случившееся за день. Однако куда больше он вспоминал о том, как рука Ундины сжимает его руку. Как все произошло так быстро? Даже матери он не давался в объятия, ни с одной деревенской девчонкой не разговаривал – а теперь руки не отнял. Он все думал и думал о маленькой Ундине, девочке в потертых джинсах и со слезами на глазах, о том, как бесстрашно она полезла в старое дупло.
Вскоре Симос уснул, и приснился ему странный, смутный сон. Они с Ундиной снова были вдвоем, но уже внутри оливы. Они спускались все дальше и дальше, но корни дерева все глубже уходили в землю. Лунный свет пробивался сквозь трещины в коре, но Симос видел только тени; казалось, это – летучие мыши, но нет, то были бабочки – и они переливались тысячей цветов. «И как бабочки могли оказаться внутри дерева?» – задался вопросом Симос. Они продолжали спускаться, пока не услышали что-то, более всего напоминающее плеск волн. «Море», – прошептала Ундина, повернувшись к нему. И Симос засмеялся. Он подумал, что, может, встретит здесь внизу отца и капитана-крестного, которого никогда не видел и который так и не подарил ему ни одной пары обуви.
Люди, которых никто никогда не любил
За следующие дни Симос с Ундиной стали неразлучны. О том, как они шли, переплетя пальцы, никто из них больше не упоминал. Да и что бы они могли сказать? Вот только Симос