Рана выглядит как маленькая красная запятая, Петр бросает тряпку в костровище.
– Надо бы рану перевязать… чем-то.
– Надену кепку, вот, глядите, отлично. – Он и правда нацепил грязную шапку. Потом вытащил из сумки кусок хлеба и помидор не в самом лучшем виде. И принялся за еду.
– Подождите, хотите с нами поесть? У нас куча еды, – выпаливает Катка. И смотрит на нас, и мы бросаемся к нашим вещам. Мы выносим все свои припасы, которых у нас и правда завались, и угощаем его – пусть берет что захочет. Он загребает кучу всего и набрасывается на еду как голодный волк, мы наблюдаем за ним и тоже перекусываем.
– Вы тут живете? – спрашивает Франта. Он кивает и показывает на один из домиков. Но вчера мы заглядывали во все и никого не видели, так я ему и говорю. Он машет рукой в сторону леса и разводит руками, наверное, это значит, что он был в лесу. При этом он запихивает маффин, который испекла мама, целиком в рот.
– Возьмите всё, – говорит Катка. – Оставьте себе на потом. Тут у меня еще батончики. – Она вытряхивает из рюкзака целую россыпь батончиков.
– Вы так добры, – сипит мужик. – Если как следует поесть, то и ночью не замерзнешь, – шепчет он. А потом машет рукой: – Ну что, дети, главное, что жив, правда?
– У вас есть спальник? – спрашивает Петр. Мужик качает головой. – Я отдам вам свой.
Мужик улыбается, как будто Петр пообещал ему самый лучший в мире подарок, зубы у него совсем черные, а некоторых не хватает. Но тут Петр застыл и морщится как от боли. Он переводит взгляд с меня на Франту, и до меня доходит. И до Франты, видимо, тоже.
– Слушай, я не могу, мне нельзя спать в холоде, у меня же ноги… сорян, – говорит он.
– Понятно, – говорит Петр, а меня даже не спрашивает.
Но я встаю, иду в домик и выношу свой спальник. Я вспоминаю про родителей, я знаю, что это дорогой спальник, помню, как папа его покупал, приговаривая, что как это вообще спальник может столько стоить? Он даже называл цену, но это я уже не запомнила.
Я протягиваю его дядьке. Он его гладит и обнимает. Приятно, когда кто-то радуется такой простой вещи, как спальник.
– Ну и ну, – хрипит он. – Ты правда мне его подаришь?
Я киваю.
– Дети, вы лучшие гости, которые ко мне когда-либо приходили.
Скорее уж мы единственные гости, которые сюда забредали, но это неважно. Петр встает.
– Я вчера вас толкнул. Я просто очень испугался. Вы упали и разбили голову… простите меня, пожалуйста.
Мужик таращится на Петра, и мне на секунду кажется, что он рассердился, но потом он качает головой:
– Ну и видок у меня небось вчера был, а?
Он встает и укладывает мой спальник на землю возле костровища, там грязно, я бы лучше положила на траву, чтобы не испачкать, но он уже не мой, чего уж. Мужик ложится на спальник и закрывает глаза.
– Дети, не пейте много, ни к чему хорошему это не приведет, – говорит он напоследок и вскоре начинает храпеть.
Мы садимся обратно на лавочку и доедаем свой завтрак. Солнце то светит нам в лицо, то прячется за тучки, которых уже значительно больше, чем когда я проснулась.
Мы долго молчим, а потом Франта говорит:
– Ну что, пойдем к тому деду с ружьем?
Он смотрит на меня, и я улыбаюсь, но не потому, что хочу туда идти, а просто так, он тоже улыбается. У Франты зубы будто нарисованные, ровные и все одинаковые, я вообще люблю зубы, мне нравится, что они сначала спрятаны внутри, а потом – оп, и уже снаружи.
– Само собой, – говорит Петр, он вдруг ничего не боится или, по крайней мере, делает вид.
– Да, – говорит Катка, – только без глупостей! Нужно всё сделать по-умному.
Я вообще-то не уверена, что стоит этому злому деду как-нибудь пакостить, разве что отобрать у него ружье, из которого он стреляет. Но он же может и новое купить, а птичке, которую я убила, это жизнь все равно не вернет, да и всем остальным, которых он наверняка уже подстрелил тучу. Но я вижу, что Франта хочет мстить, и Петр тоже – наверное, так должно быть, а может, они считают, что я хочу мести, и делают это ради меня. И это приятно. И приятно, что мы собираемся куда-то все вместе, у нас хорошее настроение, никто не ссорится и не дерется, и я краем уха слушаю, что́ они планируют, но больше думаю о том, что я бы с удовольствием тут прилегла на травку и так бы и лежала. Я даже думаю, не признаться ли в этом, но, наверное, не стоит, если они правда делают это ради меня, особенно Франта.
Даже Катка, которая вроде бы вчера была против мести, теперь рассуждает о том, что нужно сначала покараулить и понаблюдать за дедом, что́ он будет делать, устроить так, чтобы он нас не увидел, всё просчитать заранее, тут главное себя не выдать.
Тем временем мы собираемся, вещи оставляем в лагере, почти всю еду отдаем тому мужику на лавочке, остальное складываем в домике, так что, похоже, мы еще сюда вернемся, хоть это и не обсуждается.
Еще до того, как мы отправляемся в путь, начинает накрапывать. Но у нас у всех есть куртки, у меня и Петра даже непромокаемые, значит, дождь нам не помеха. Вообще-то мне дождь не помеха и без куртки, я иногда промокаю до нитки, но оно того стоит, потому что, когда сильно льет, особенно летом, когда целые потоки дождя, это ужасно красиво. Но сейчас это даже не настоящий дождь.
Мила странная?
M И вот мы идем, а они всю дорогу обсуждают, что и как они устроят этому деду, но я их не слушаю, я наслаждаюсь лесной прогулкой. Я нашла перо сойки, я люблю всякие красивые перья, но это особенно удачная находка: его было почти не видно, но я все-таки заметила и бережно прячу в карман. Время от времени я смотрю на Франту, я рада, что мы останемся тут еще на день, потому что мне с Франтой нравится, хоть я и не очень-то разбираюсь в играх, в которые он играет на телефоне, и не понимаю видео, которые он снимает.