– Видимо, эти чертежи как-то связаны с его исследованиями, – заключила Аманда.
– Почему тогда они здесь? Почему Попов не забрал их с собой?
– Попов доверял Ольге как самому себе. Наверное, он оставил чертежи ей на хранение, но не успел забрать. Он же умер несколькими годами позже, в 1906-м. В том самом году, когда мир услышал по радио первую речь и первую музыку.
Аманда взглянула на яблоневый сад за окном, будто надеясь обнаружить среди ветвей какую-то ускользающую мысль. И вспомнила, как когда-то, разбирая шкафы, наткнулась на одну газетную заметку. В заметке говорилось, что, если бы все изобретатели фиксировали на бумаге свои идеи и изобретения, история науки была бы иной. В той заметке упоминался и Попов. Он никогда не поднимал шума вокруг своей работы. В отличие от итальянца Гульельмо Маркони, который первым стал продавать радиоприемники, Попов думал только об исследованиях. Поэтому многие считают, что радио изобрел Маркони. А Попов еще и не очень любил вести записи, так что, может, даже не все свои открытия сохранил на бумаге.
– Возможно, про какие-то идеи Попова так никто и не узнал. – Аманда снова нацепила очки на нос и углубилась в бумаги. – Бабушка упоминала, что Попов оставлял вещи Ольге на хранение, но я никогда не думала, что среди них могут оказаться чертежи. И подумать только, все это время они были здесь, в моем доме!
– Там в коробке было еще что-то, – вспомнил я.
– В какой коробке?
– Которая на меня свалилась и из которой и взялся конверт, – объяснил я. – Какой-то прибор.
– Что ж ты молчал? – воскликнула Аманда, бросаясь к лестнице.
Аманда залезла на антресоль и довольно захихикала оттуда, обнаружив искомое. Вскоре ее голова показалась над лестницей. Аманда попросила меня принять коробку. Я привстал на цыпочках на табуретке, обхватил коробку и даже не наступил, слезая, на Мельбу, которая крутилась вокруг лестницы, – в последний момент успел перескочить через кошку и плюхнул ящик на стол.
– Поосторожнее там, – донеслось с антресоли.
Спустившись, Аманда открыла коробку и стала вынимать из нее на стол вещи Александра Степановича Попова. Порыжелая заплечная сумка, длинный черный зонт с деревянной ручкой, коньки с причудливо изогнутыми носами. Наконец она извлекла прибор на деревянной подставке, который я мельком видел ночью. К дереву были прикреплены две катушки, только вместо ниток на них была намотана медная проволока. Сбоку торчала какая-то блямба, похожая на микрофон, а сзади толстая металлическая проволока – когда ящик упал, она погнулась.
– Может, это модель радиоприемника? – Аманда осторожно распрямила проволоку. – Наверное, какая-то неудачная модель, вот Попов и спрятал ее с глаз долой.
– Почему ты раньше не открывала коробку? – спросил я. – Она же была на самом видном месте.
– Коробка и коробка. – Аманда пожала плечами. – У меня тут кругом коробки – вон, и вон, и на чердаке еще! Можно подумать, мне делать больше нечего, кроме как открывать все коробки мира и ронять их себе на голову.
Я сердито посмотрел на Аманду: а если б кого-нибудь придавило коробкой насмерть? Например, меня. Но она так увлеченно суетилась вокруг этого прибора, что я передумал дуться и тоже наклонился к нему. Из-под одной катушки выскользнул пожелтевший кусочек картона. Я поймал его и перевернул. Там было напечатано: «Александр Попов, профессор. Санкт-Петербург». Я протянул его Аманде.
– Ну надо же, и визитку оставил, – рассмеялась Аманда. – Как знал, что когда-то его творение еще попадет кому-нибудь в руки.
– И что нам с этим делать? – спросил я.
– М-м… в каком смысле?
– Ну… что ты собираешься делать с этим устройством? – Мне вдруг стало неловко, что я так смело сказал «нам». Я ведь все еще не знаю, какое место в будущем Аманды мне уготовано. Что, если «мы» исчезнет из моей жизни так же внезапно, как и появилось?
– Да ничего, – отрезала Аманда, пожав плечами. – Полюбуюсь, поудивляюсь и упакую обратно в коробку. Это же просто хлам, верно?
Радио работает
Радиоприемник так и остался стоять на столе среди пустых стеклянных банок. Аманда резала в кастрюлю яблоки и время от времени с любопытством на него поглядывала. Поразбираться с ним мы так и не успели, потому что весь день у нас было полно дел. Да, именно у нас! Мы резали яблоки. Мы кипятили яблочные ломтики в кастрюле до мягкости и потом разминали в пюре. Мы раскладывали пюре по банкам и подписывали банки: какого числа сварено и из какого сорта яблок. Мы пробовали готовое пюре и приходили к заключению: годится! Мы делали всё это вместе – я и садовница Аманда Шелест, которая по ночам разносит газеты и помогает забытым детям.
Я был счастлив и от того, что у меня есть с кем поговорить, и от того, что в любой момент я могу отрезать себе толстый кусок испеченного Амандой хлеба и намазать его теплым пюре. И мне не хотелось думать о том, что будет дальше. Всякий раз, когда мне вспоминался мой мрачный дом или вспоминалось лицо отца – оно было то сонное, то кривилось от раздражения, – я начинал крутить перед носом Мельбы яблоко. Глядя на кошачью возню, я забывал обо всем, что оставил позади и что только и ждало, как бы подстеречь меня из-за угла. Я старался сосредоточиться на том, что окружало меня у Аманды: вот пышный сад, вот овраг за ним, кривоватые яблони, на ветках покачиваются фонари, вот на столе выстроились бутылки с соком и банки с пюре, вот на заваленной всякой всячиной антресоли висит гамак, в котором мне спалось лучше, чем дома, вот Амандино семейство – Мельба и Харламовский, получившие свои имена от яблочных сортов (так рассказала Аманда).
– Хватит на сегодня, – решила Аманда, когда мы разложили содержимое очередной кастрюли пюре по банкам. – Надо еще подготовиться к ночным испытаниям.
– К каким еще испытаниям? Что будет ночью?
– Угадай, – усмехнулась