– Анаконда, отойдите от негодяя подальше! – кричал олигарх, стреляя в Колбасова. – У меня сильно дрожат руки, я могу промахнуться! Вы слышите меня?
Анаконда в каком-то сомнамбулическом сне сделала неуверенный шаг в сторону.
– Ещё, ещё дальше от этой страшной заразы, на которую не действует рассудок.
Анаконда сделала ещё один неуверенный шаг.
Как раз в этот момент произошло невероятное: из-за спины Анаконды выскочили три вооружённых человека. Один плотный, ростом с Розу Галимовну, другой – поменьше, третий – бутузкоротышка, самый проворный, с капроновой верёвкой. Все трое в масках.
Олигарх выстрелил третий раз по ногам Колбасова, бросил пистолет и вдруг увидел перед собой серебряное лицо Гиппократа.
– Я не могу дать вторую жизнь, но, может, эту сохраню. – Он выхватил из рук олигарха пистолет и начал беспорядочно стрелять, а потом, затянув хозяина под стол, закричал, что есть мочи:
– Изверги! Шакалы! Вы не меня убиваете, вы рушите историю России. Это безумие!
Пули градом забарабанили по его серебряной одежде. Одна отрикошетила в руку олигарха, он застонал от боли и, судорожно нащупав пульт управления, включил сирену. Сирена превратила подземелье в кромешный ад. Стрельбы не было слышно. Выла сирена, и самый рослый бандит пошатнулся и вдруг, рухнув на стол, приглушил пульт управления сиреной.
– Вяжи обоих! – заорал коротышка и, сделав петлю, набросил на голову хозяина. – Серебряного тоже возьмём! Колбасов, поднимайся, хватит на коленях стоять!
Колбасов, опираясь на дверной косяк, с трудом поднялся, оглядел спальню. В глубине спальни он обнаружил мини-сейф.
– Берём сейф и уходим! – неожиданно заорал он. – Папу и его дочь не трогать! Серебряного тоже.
– А нашего верзилу куда? Он готов.
– Сдох, что ли?
– Да.
– Мардахай Абрамович, ты извини меня за внезапное посещение благородного рая, – тяжело дыша, но с издёвкой, кое-как выдавил Колбасов. – Но нашего верзилу придётся мумифицировать и подарить мне на день рождения. Говорящего, ты слышишь меня? – повысил он голос. – Только говорящего. Я буду рад пообщаться. Иначе в следующий раз я оторву тебе голову вместе с яйцами. До встречи. Спасибо. Зела, мы ещё погуляем на нашей свадьбе.
Они погрузили сейф на походную тележку и, оставив верзилу, быстро покинули спальню. В комнате олигарха наступила невыносимая тишина. Хозяин нервничал. Он ждал появления Вилара Петровича Головастикова и спецгруппы. Положение миллиардера было крайне нелицеприятным. Он лежал лицом вниз с завязанными руками и ногами. Рядом с ним, на полу, тоже связанный, лежал Гиппократ. Оба молчали. Нарушила тишину Анаконда.
– Мардахай Абрамович, вы живы?
– Да, Роза Галимовна. На этот раз обошлось.
– А Вы, уважаемый доктор?
– Как видите, – Гиппократ покачал головой. – Ну и паразит же ваш бывший муж. Я бы пристрелил его, но…
– Мир не так прост, чтобы стрелять всех паразитов. Они живы и пытаются править миром, – с тяжёлым вздохом процедил Крупин, – управляют государствами. Но как в руках паразитов оказались судьбы народов, непонятно! Роза Галимовна, Вы потрясены?
– Да, хозяин…
– И я потрясён наглостью этого безумца.
– Папа, папочка, какой же он безумец?! – воскликнула вдруг Зела, до этого наслаждавшаяся редкой перестрелкой. – Ты действуешь, как хитрый полицай. Сначала стрельба, потом допрос моего будущего мужа. Кстати, я нашла его в мраморном доме, где он не смог подобрать красочных слов, но мумия Онежская всё-таки выслушала его. Он беспечный, плохо владеющий гаджетами любви…
– … Но хорошо знающий законы наживы, флирта, – перебил её олигарх. – Девочка моя, ты ещё слишком наивна, чтобы оказаться сто второй барышней этого негодяя, якобы плохо владеющего конъюнктурой секса. Это ржавый утюг! Где ему до любви! Может, он умеет искусно воровать, грабить. Но у нас в Чистилище другие законы. Мы живём в подземелье, где всё решает истина мудрого разума, воплощённого в монументах. Я что, не прав? – обратился он к Гиппократу.
– Вы правы, мастер, – поддержал его врач. – Ваша принципиальность иногда чистосердечна. Если б не наша соборность, наш стойкий дух, нас бы давно сожрали верхние люди. Грецию-то мы потеряли…
– Вот именно… Зела, Роза Галимовна, развяжите нас и дайте мне другой халат. Где моя примадонна? – Хозяин посмотрел на распахнутую дверь, прислушался. – Где моя красавица с голубыми глазами и светлыми мыслями, знающая мои стихи на память?
Ответа не последовало.
– Развяжите нас! Боже мой, неужели её… Я с ума сойду!
Освободившись от верёвок, он бросился из спальни в коридор, пробежал мимо кухни, потом мимо распахнутой двери в бильярдную и, оказавшись в гостиной, остановился у каолиновой вазы.
Авдотья Кирилловна еле слышно плакала, и свежие майские фрукты вздрагивали на её взволнованной груди. Ей было тоже плохо. Ей хотелось остановить этих прохвостов, плюнуть им в лицо, но она могла только кричать и бить по столу хозяина золотым хвостом.
– Они тащили её, как вещь, как безжизненную куклу, потерявшую своего хозяина. Где Вы были, Мардахай Абрамович?!
– Я дурак… скрывал тайну, но теперь скрывать глупо. Чистилище умирает, Авдотья Кирилловна. Памятники и великие шедевры мирового искусства теряют свою суть, свою истину, превращаются в обычный хлам. Шедевры продают, как металл. От них уходит жизнь в том смысле, в котором была. Стихи Державина, Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, Блока, Есенина, Твардовского прекрасные, но скоро мы не услышим голосов этих поэтов.
– В чём причина, милый хозяин?
– Причин много, но главная – в этом искусном негодяе, ограбившем нас…
– Да, да, впереди везли сейф, а потом тащили её…
– Авдотья Кирилловна, – с тревогой и ужасом в голосе вдруг почти забарабанил Крупин. – Беда стучится во все окна, во