– Мастер, по-моему, Вы уже натворили. И очень много натворили…
– Что натворил? – не понял олигарх.
Гиппократ опять повторил слова Аристотеля: «Кто двигается вперёд в науках, но отстаёт в нравственности, тот больше идёт назад, чем вперёд».
– Ты так считаешь?
– Так считают мой друг Платон, Сократ, Демокрит из Абдеры, Аристотель, врач Гиппократ и Ваш друг Лев Николаевич Толстой…
– Что делать?
– Не надо управлять любовью. Это грех! Она – искривлённый, по-доброму запутанный маховик нашей трудной жизни. Его надо распутывать и наслаждаться этим нелёгким трудом.
– Распутывать ночные репетиции с краснощёким Тарзаном?! Его сексуальную связь с танцевальным кордебалетом?! Вникать в строительные процессы подземной церкви и Мардахай-пушки?! Простите, а когда же заниматься своим делом? Когда воскрешать памятники?
– Поговорите с Львом Николаевичем Толстым. Он – влюблённая натура, умеющая любить и наслаждаться жизнью без импортного геля и постоянной страсти сосать и высасывать из жизни всё до последней капли. Он больше понимает в человеческой любви, чем я. Я врач, а он исследователь тайн человеческих душ. Одно его выражение: «Любить – значит жить жизнью того, кого любишь» заставляет задуматься и делать серьёзные выводы. И ещё: недавно он сказал мне: «Чем больше мы любим, тем обширнее, полнее и радостнее становится наша жизнь». Он замечательный… И то, что Синод отлучил его от церкви, вызвав тем самым огромное общественное возмущение, сыграло на руку многим политикам. Ленин назвал русского писателя-гуманиста «зеркалом русской революции». Но революция – это не сдобные калачи с брусникой, испечённые новыми компьютерными пекарями. Это перелом всего: рук, ног, позвоночника, а главное – души человека. Понять простому плебею, что всё государство принадлежит ему: «Окна разинув, стоят магазины», как говорил ваш Маяковский, почти невозможно. Ведь это же государство принадлежит его соседу. «В окнах продукты, вина, фрукты». У соседа есть друг – ему тоже принадлежит это же государство. «Это мой труд вливается в труд моей республики». Кому же всё-таки принадлежит эта республика, это государство?! Пойдёмте ко Льву Николаевичу… на сегодняшний день истина в его человеколюбии, во власти чистого, бескорыстного ума, живого, любящего свой народ. Где он? Но если церкви – усыпальницы не только для мёртвых, но и для живых, тогда о чём говорить? Забудьте про литературу, музыку, живопись, нравственное кино. Ходите только в церковь и засыпайте, засыпайте, засыпайте. Отдыхайте, если негде отдохнуть. Дух материален. Именно дух, а не страсть, как у животных. Получить удовольствие и отвалить. И если дух нематериален, тогда кому он нужен? Через дух мы воспринимаем всё: и улыбку друга, и его ненависть, и обиду. Дух, только сильный дух, движет жизнью разумного человека. С ним всё – и любовь, и желание жить, и надеяться на лучшее. Именно для него мир стал тоже материален. Для духа, а не для ростовщика, стяжателя, бандита-цифровика. В нём появились идеи нравственные, красивые, чистые, как свет солнца, как дыхание ранней весны. Не животная страсть дикого наслаждения и насыщения тела куревом и сосанием всего того, что сосётся, а дух взаимного воздействия влюблённых в окружении космосом созданного мира. И этим сильным духом должен жить разумный человек. Надо беречь этот дух, иначе жизнь не получится.
– А как же человеческие удовольствия? Акробатические этюды в родной постели и сальто-мортале за рубежом? Даже медведь ест одну траву в силу необходимости. Да и бухгалтер наш Медведев одной травой не питается. Ему рагу из глухаря подавай! А многоженство от Ивана Грозного идёт… Предки наши познавали мир в сравнении.
– Вот и досравнивались! В потомстве вместо людей безмолвные мумии стали рождаться. Обрабатывать не надо, что ни ребёнок, то безмолвная мумия или лохматая горилла, говорящая много, но без ума. Мне больно слышать слова про ваши удовольствия! Прошу, мастер, налейте мне ещё виски, – раздражённо сказал Гиппократ. – И не чашку! Она меня уносит опять в Грецию, в рабовладельческий город Афины, в музыку великого интеллекта! Да, у нас были рабы: африканцы, скифы, славяне, но мы их не заставляли учиться мудрости, и они не хотели. Они были такими же разгильдяями, гурманами, как вы сейчас. Но Вы ещё хуже! Как это произошло?! Фантастика!
– Никакой фантастики. Сейчас я налью тебе полную кружку, ты одуреешь, и фантастика закончится.
– Но у меня есть не фантастика, а реальная тайна, которая приведёт тебя в шок, оболванит, – Гиппократ опять стал разглядывать спальню, словно сопоставляя быт современного олигарха и быт древнегреческой олигархии.
Хозяин сходил за кружкой, стоявшей в хельге, рядом с трёхспальной кроватью.
– Почему одна кружка, мастер?! Ты посмотри на мою серебряную одежду! Она вся в царапинах, вмятинах. Давай разделим горе пополам. Неси вторую кружку!
Олигарх достал вторую кружку. Налил полную врачу, половину – себе
– Нет, нет, хозяин, так не пойдёт! Обижаешь. Я второй жизнью рисковал. Себе тоже полную налей.
– Мне нельзя, у меня встреча с Головастиковым, потом санитары придут по первичной обработке новой мумии. Давай, держи!
Они выпили. Олигарх опять крякнул.
– А чашки убери подальше, – тихо проскулил врач. – Мне больно смотреть на них… Не смог уговорить Сократа уехать в Италию… – Он опять покосился на кружку, желая, видимо, ещё выпить, но хозяин отодвинул кружку в сторону.
– Не кипятись, доктор, успокойся. В нашем деле, как на волчьей охоте, главное – терпение. Ты в урологии разбираешься?
– А что такое? Проблемы от беспорядочной половой жизни… Современные удовольствия – как достижение новой, точнее, до Античной, жуткой цивилизации. – Он опять стал оглядывать спальню и вдруг забормотал что-то погречески.
Глава шестая
Проклятые яйца
– Идём со мной, горе-философ. Я тебе реально покажу последнее достижение нашей эстетики. Забирай свой чемодан.
Они вышли в коридор. Навстречу им попались двое молодых санитаров по первичной обработке мумий и Роза Галимовна.
– Боевика в мой астральный комплекс, – тоном мастера приказал хозяин. – В операционный кабинет. Сразу приступайте к реанимации. Я скоро буду.
Они прошли мимо закрытой двери на кухню. За ней была распахнутая дверь в бильярдную. Войдя в бильярдную, олигарх опять почувствовал неприятный запах. Два тёмных, теперь уже скукоженных, шарика величиной с яйцо