Вопрос повис в воздухе, но ответа на него у меня не было.
— Дорогу, коротышки! — рявкнул я, продираясь сквозь толпу гномов.
Мне сейчас не до вежливости и соблюдения всякой там толерантности. Это всё было роскошью, которую я не мог себе позволить. Я не хотел грубить, но и церемониться было некогда — ловко лавируя между бородатыми фигурами, я всё же пару раз налетел на кого-то плечом. В следующий миг тоннель резко свернул влево, а затем начал стремительно уходить вниз, словно змея, ныряющая в бездну.
И в этот миг я с дуру зачем-то решил оглянуться — не настигает ли нас та женщина? Когда вновь обратил свой взор вперёд, от неожиданности даже не успел ничего выкрикнуть столь внезапно возникшему передо мной гному. Широкоплечий и крепкий, как кусок камня, но мне он едва доставал до груди. Наше столкновение было неизбежным. Я врезался в это твёрдое и мохнатое чудо.
— Ой, чёрт!
Мы с ним столкнулись и почти удержались на ногах, и всё бы ничего, но Вейла, не успев затормозить, врезалась в меня следом, и все мы трое — человек, волчица и разъярённый гном — с грохотом повалились прямо в деревянную телегу, стоявшую на склоне.
И тут началось.
Телега дёрнулась, скрипнула — и понеслась вниз по наклонному тоннелю с такой бешеной скоростью, что даже самые отчаянные американские горки показались бы детской каруселью в сравнении с этим безумием. Воздух свистел в ушах, тени стен сливались в сплошную тёмную полосу, а снизу, из чрева тоннеля, навстречу летели искры от трения колёс по камню.
— А-а-а-а! — Визжали все.
Я вцепился в борта телеги до побеления костяшек. Вейла, прижав уши лапами, выла что есть мочи. А гном, мешая проклятия с воплями ужаса, яростно дёргал за рычаг, который, судя по всему, должен был остановить этот адский спуск.
Но ничего не помогало. Телега с каждой секундой набирала скорость.
Мы неслись вниз, в чёрную пасть подземелья, и единственное, что оставалось, — молиться, чтобы в конце этого пути не оказалось каменной стены.
Молитвы, увы, остались безответными. Рельсы, по которым мы неслись, давно растворились во тьме, и теперь телега, скрипя и подпрыгивая на неровностях, мчалась вниз по бесконечному склону, уходящему в самое сердце подземелья.
Благодаря обострённому магическому зрению я успел разглядеть впереди массивную каменную стену — она вырастала перед нами, как неумолимый приговор, и, казалось, уже предвкушала наше столкновение.
Я накрыл собой волчицу и выкрикнул заклинание:
— «Aeterna Barriera»!
Я успел в последний миг выбросить защитный барьер, но силы хватило лишь на меня и Вейлу. Расширить щит на всю телегу времени не оставалось.
Я закрыл глаза, и через миг — удар.
Казалось, мир взорвался в оглушительном грохоте. Камни посыпались вокруг, и вместо ожидаемой глухой стены перед нами разверзлась пустота. Телега, превратившаяся в груду щепок, вместе с нами рухнула в зияющую пропасть.
Падение длилось недолго — какие-то пять секунд, но гному их хватило с лихвой. Он рухнул на камни и затих, его тело неестественно выгнулось в последнем судорожном вздохе. Мы же с Вейлой…
Чёрт, опять «мы с Вейлой».Да что ж это такое, не моя она, не моя.
Барьер, хоть и треснувший, смягчил падение, но приземлились мы всё равно с грацией подстреленной чайки. Боль пронзила всё тело, будто кто-то вывернул суставы наизнанку. Достал зелье исцеления и выпил. Полегчало. Магию тратить не хотел. Источник пуст больше, чем наполовину. Барьер обошёлся мне ой как недёшево. Потому как при падении я вливал и вливал в него энергию, сколько мог.
Боль ушла довольно-таки быстро. Просто чудеса какие-то.
Почувствовав себя лучше, я поднялся, стиснув зубы, колено ещё болело, и подошёл к бездыханному гному. Его борода, ещё секунду назад трепетавшая на ветру падения, теперь лежала неподвижно, запорошённая серой пылью.
— Прости, коротышка… — прошептал я, сжимая кулаки. — Ты погиб из-за меня.
Горечь подступила к горлу. Ещё один невинный. Ещё одна смерть на моих руках. Сколько их уже было? Сколько ещё будет? — от последнего я содрогнулся.
Будто сама судьба испытывала меня, подбрасывая всё новые жертвы: сломаешься или выстоишь? Выдержит ли разум, измотанный чужим миром, бесконечной погоней и кровью, которая липким грузом оседает на душе? Пытаясь захватить её всю без остатка.
А мне ведь всего четырнадцать. Что станет со мной, например, когда мне стукнет двадцать? В кого я превращусь? Убийцу? Отступника? Может, уйду жить в лес? Мне точно спокойно вести бизнес не дадут. Будут разборки, дуэли и прочее, сопутствующие неприятности что идут рука об руку с большими деньгами.
И впервые за долгое время меня посетила крамольная мысль: а что, если эти обелиски спрятаны не просто так? Что, если их скрыли не только от чужих глаз — но и от таких, как я?
«Не просто так их не могут найти...» Мысль повисла в сознании тяжёлым грузом. Что, если эти обелиски несут в себе угрозу. Вдруг, отыскав их, я невольно стану причиной катастрофы? Этот мир может рухнуть — и это случится по моей вине. Если найдут, спешить не стану. Надо сначала разобраться для чего они. У Бильбо было своё мнение, у меня на этот счёт должно быть своё.
Всегда считал, что выражение «от страха сердце разрывается» — просто метафора. Преувеличение. Такого не бывает.
Оказалось, бывает. Точнее, могло бы быть. Повезло, что я молод, а так точно бы пришёл конец от разрыва сердца.
Пока я склонялся над бездыханным телом коротышки, размышляя о роковых обелисках и своей роли во всём этом хаосе, внезапно мёртвая хватка вцепилась мне в одежду.
Глаза гнома — широкие, безумные, с зрачками, расширенными до предела, — внезапно ожили. Он судорожно вдохнул, будто впервые за всю жизнь ощутил вкус воздуха. Потом раздался жуткий, животный вопль — не то от боли, не то от ярости. Его тело, ещё секунду назад лежавшее в неестественном, сломанном положении, зашевелилось.
Кости захрустели, издавая противный звук, сдвигались, срастались — звук был настолько отчётливым, что у меня по спине пробежали мурашки.
Я отпрянул, шлёпнувшись на пятую точку, и в ужасе наблюдал, как мертвец восстаёт.
Нежить? Серьёзно?
Гном начал медленно приподыматься на локтях.
Заклинания против восставших мертвецов у меня не было. Да и вообще, в такой момент из головы вылетает всё, кроме самых примитивных рефлексов.
— Изыди, демон! — вырвалось у меня само собой,