В общем, тогда я предпочла от них улизнуть.
В другой раз, когда я стояла в сторонке, наблюдая, как мальчишки играют в петушиный бой, ко мне подошла молоденькая женщина на сносях и сказала, что кое-кто хочет со мной познакомиться. Задав несколько вопросов про городскую жизнь, она пригласила меня следовать за ней.
Помедлив, я поинтересовалась:
– «Кое-кто» – это мальчик или девочка?
Она засмеялась и ответила, что это женщина.
– Я должна отпроситься у мамы, – предупредила я.
– Мы просто хотим тебя послушать. – И тут же она обратилась к мальчишкам: – Только посмейте ее обидеть! Она под моей защитой, кто обидит, будет иметь дело со мной!
Мальчишки пообещали меня не трогать.
Убедившись, что среди ребят у этой женщины большой авторитет, и заручившись ее защитой, я смело отправилась за ней. Всю дорогу она ласково поглядывала на меня, легонько потягивая за руку.
Это была моя вторая сестра Хэ Сяоцзюй, в том году ей исполнилось двадцать шесть. Она тоже вышла замуж за человека с другой фамилией и уже носила второго ребенка. В 1993 году бум поездок крестьян на заработки докатился и до деревни Шэньсяньдин, так что ее муж Чжао Дачжи уехал зарабатывать деньги. В то время она жила одна или на несколько дней приходила к свекрови, где получала должную ее положению порцию заботы.
Беременная вторая сестрица, которая была старше меня на пятнадцать лет, вела меня, свою сестричку-пятиклассницу, к нашей старшей сестре Хэ Сяоцинь.
Как ни крути, а для обеих я была родной сестрой!
После того несчастья с Чжан Цзягуем у старшей сестры случилось психическое расстройство. Пару лет спустя она вышла замуж за другого мужчину, которого звали У Ци. У Ци был старше ее на три года, имел лишь начальное образование, выглядел каким-то болезным и, в отличие от Чжан Цзягуя, ничем выдающимся не отличался. Зато он не придавал большого значения недугу жены и относился к ней как к сокровищу. Он тоже отправился на заработки. А вот его родственники мою старшую сестру презирали. Хотя от болезни она в целом оправилась, у нее теперь частенько наблюдались психические отклонения, так что У Ци приходилось обращаться к моему отцу, чтобы тот присматривал за моей старшей сестрой, которая запросто могла куда-нибудь забрести и заблудиться.
С тех пор как старшая сестра стала чураться людей, вторая сестрица, пусть и была младшей, взяла над ней опеку. И хотя на тот момент она принадлежала другой семье, она по-прежнему регулярно следила за бытом старшей сестры, за ее питанием; иной раз, несмотря на протесты свекрови, оставалась у старшенькой на несколько дней.
Я увидела старшую сестру в тот момент, когда та работала с тяпкой перед своим жалким жилищем. Дом и правда выглядел убого, крыша у него почти обвалилась, дверь покосилась, дорожка, ведущая ко входу, утопала в грязи, повсюду разрослись сорняки и валялись кучи птичьего помета.
– Сестрица, кончай работать, пусть прояснится да земля просохнет, тогда и прополем.
Старшая сестра оперлась на тяпку и, уставившись на меня, спросила:
– Это она?
Вторая сестра кивнула, осторожно подтолкнула меня к старшей и ласково сказала:
– Дай-ка сестрице внимательно тебя осмотреть.
Одежда на старшей сестре была совершенно чистой, но почему-то исключительно мятой. О прическе тоже говорить не приходилось – она, видимо, уже давно не расчесывала свои спутанные волосы. Но ее лицо оставалось прелестным, изящная фигурка тоже сохранилась.
Слова второй сестры вызвали у меня замешательство. Я подумала, что с моей стороны было бы правильнее обращаться к ним, используя такие слова, как «тетя» или «тетушка». Обе они уже были замужем, и называть их сестрами казалось более чем странным.
Пребывая в некотором недоумении, я стояла как вкопанная, позволяя старшей сестре рассмотреть меня как следует. В какой-то момент ее рука скользнула по черенку, и она присела на корточки, внимательно вглядываясь в мое лицо. Наконец она встала и произнесла:
– Ошибки быть не может. Это точно она. Пускай идет.
– И всё? – удивилась вторая сестра.
Старшая лишь угукнула и возвратилась к прополке.
Вторая сестра глупо взглянула на нее и, вроде как извиняясь передо мной, сказала:
– Ну вот и все, ступай. Только никуда больше не ходи, сразу возвращайся к медпункту.
Ее рука нежно опустилась на мою голову. Не дождавшись, пока она меня погладит, я, словно пойманный олененок, которого вдруг отпустили на свободу, выскользнула из-под ее руки и побежала обратно.
Дом старшей сестры был не единственным ветхим домом – вся деревня Шэньсяньдин выглядела обветшалой. Молодежь и люди постарше все как один подались на заработки. Мои сестры остались в деревне только потому, что у них на то имелись причины. Поскольку весь молодняк, особенно мужчины, разъехался кто куда, то заниматься строительными работами в деревне было особо некому. Хоть мужики и оставались основной рабочей силой, однако, возвращаясь домой, совсем не спешили приводить свои жилища в порядок. Теперь у них появилось новое видение жилого идеала – они мечтали построить на заработанные деньги добротные кирпичные здания, которые впоследствии унаследуют их дети и внуки. А на свои старые домишки они уже давно смотрели свысока. Просто на данный момент им пока что не хватало средств, чтобы осуществить мечту.
Царившая вокруг разруха представляла собой останки прошлого на площадке, которая вот-вот собиралась преобразиться и напоминала неубранную театральную сцену между двумя актами спектакля.
Хотя на тот момент я училась всего лишь в пятом классе, я ощутила ту разницу в скорости, с которой менялись город и Шэньсяньдин. Пускай наш Юйсянь в те годы развивался небыстро, все равно каждый год он преображался и выглядел уже иначе, чем прежде. А вот в Шэньсяньдине за десять с лишним лет произошло лишь одно изменение – он стал совсем заброшенным: выглядело так, словно жители решили от него отказаться.
На следующее утро, едва я вышла из медпункта, как увидела стоявшего у ворот мальчика, ростом он был чуть выше меня.
– Хочешь половим вьюнов?
Наконец-то хоть кто-то из деревенских сам пригласил меня в свою компанию! Разумеется, я ухватилась за такую возможность. Меня нисколько не смущало, что это был мальчик, и я тут же с радостью последовала за ним.
За сельскую работу в большинстве семей теперь отвечали женщины и старики, а некоторые поля отдавались в аренду. Земля перестала цениться так высоко, как прежде, поэтому некоторые жители принялись высаживать у себя перед окнами и на участках цветы.
Сразу после уборки рисовое поле было очень влажным, в некоторых местах даже оставалась вода.