Оказалось, этот симпатичный на мордашку мальчик учился в третьем классе. Я предложила ему называть себя старшей сестрой. Он смущенно засмеялся, после чего вполне охотно принялся кликать меня этим именем.
Только спустя десять лет я узнала, что он был сыном моей старшей сестры и таким образом приходился мне племянником – и это именно полоумная старшая сестрица попросила его поиграть со мной.
Таким образом, будучи пятиклассницей, я сделалась тетей. Всякий раз вспоминая об этом, я не могла удержаться от смеха; порой это был смех сквозь слезы – ведь какие-то обязательства даются человеку свыше.
Но в то время я ни о чем не ведала, мой племянник – тоже.
Когда мне надоело смотреть, как паренек ловит вьюнов, я отправилась на край поля собирать цветы. Там распустились целые гроздья мелких фиолетовых цветочков, которые манили своей красотой.
Вдруг я услышала жуткий крик племянника. Подняв голову, я заметила гнавшегося за каким-то мужчиной козла. Чей это был козел и что его так разозлило, я понятия не имела. Огромный и задиристый, он напоминал небольшого бычка. В глаза бросались его длиннющие острые рога. В основном у козлов рога загнуты назад, а у этого они были направлены точно вперед. Испугавшись преследователя, мужчина запрыгнул на рисовое поле. Тогда козел остановился и уставился на меня. Вдруг он опустил голову и, нацелив рога вперед, что есть мочи побежал прямо в мою сторону.
Стоя на краю поля, я смотрела на него, не в силах сдвинуться с места. Если бы он и правда меня боднул, то наверняка бы проткнул насквозь.
В самый критический момент я почувствовала, что меня кто-то схватил. Спасавший меня мужчина потерял равновесие и повалился навзничь, а я упала на него сверху.
Этим мужчиной был мой настоящий отец Хэ Юнван. Он трудился в поле неподалеку и время от времени посматривал на меня.
Он знал, что я была его дочерью, от которой он когда-то отказался.
После уборки риса из земли торчала острая стерня. Хэ Юнван сильно поколол себе стопы, исцарапал себе руки и ноги.
В результате у моей мамы прибавилось работы.
Спустя несколько дней она спросила меня:
– Пойдешь благодарить того дядюшку, что спас тебе жизнь?
– Я все время думаю об этом, – ответила я.
Тогда мама-директор отвела меня к моему родному отцу.
Его дом, или, лучше сказать, наш дом в Шэньсяньдине, был ненамного лучше жилища старшей сестры; более того, он весь протекал. Прямо над кроватью нависала полиэтиленовая пленка, где скопилась дождевая вода. Сыновей в нашей семье Хэ так и не уродилось, отцу на тот момент исполнилось почти шестьдесят, поэтому найти дополнительный заработок ему было сложно. Его будущее зависело исключительно от двух зятьев, при этом он весьма сомневался в их способности заработать, равно как и в их желании помочь, поэтому, увидав на пороге меня и маму, тут же принялся извиняться:
– У меня не дом, а развалюха, ужас как неудобно перед вами, директор Фан.
– Все еще у вас наладится, – успокоила его мама и, наклонившись ко мне, шепнула: – Поблагодари дядюшку.
Я произнесла слова благодарности и поклонилась.
– Как зовут-то? – спросил он.
Мама произнесла мое имя.
Он не разобрал, поэтому попросил пояснить, что оно значит, это имя.
Мама неестественно засмеялась и, желая разрядить атмосферу, попросила меня рассказать о смысле, заключенном в имени Ваньчжи.
Разумеется, я имела представление о том, что означает мое имя, поэтому принялась смущенно объяснять.
– Какое красивое имя. Вы – люди образованные, умеете подбирать имена, не то, что мы, крестьяне. Единственное, на что нас хватает, так это придумать что-то типа Сяоцинь или Сяоцзюй…
Он выглядел забитым дальше некуда.
Между тем моя мама-директор снова неестественно засмеялась.
– А можно я ее обниму? – неожиданно попросил он.
На какую-то секунду мама остолбенела, но тут же взяла себя в руки и чинно отозвалась:
– Можно. Отчего же нельзя? Мне будет очень приятно.
Сидя на кровати со свешенными ногами, мужчина тут же протянул ко мне руки.
Но у меня не возникло никакого желания подходить к нему. Я его не боялась – он же был моим спасителем и к тому же маминым пациентом, да и мама стояла рядом, так что никакого страха перед этим пожилым мужчиной я не испытывала, – но меня отталкивал исходящий от него ужасный запах: из-за своих ран на ногах он наверняка уже несколько дней не мылся.
Поэтому я топталась на месте.
Мама положила мне руки на плечи и, легонько подтолкнув, ласково прошептала:
– Дядя тебя любит, пусть дядя тебя обнимет.
В тот момент меня прямо поразило, почему мама вместо того, чтобы сказать, что я ему «нравлюсь», сказала «любит». Но не успела я еще предаться своему удивлению как следует, как мужчина уже крепко стиснул меня в своих объятиях.
Отпускать меня он, похоже, вовсе не собирался. Я слышала его сбивчивое дыхание и то, как сильно бьется его сердце.
Еще никто в жизни не обнимал меня так крепко, поэтому мне было очень непривычно. Казалось, он вот-вот заплачет.
Мысленно прося о помощи, я повернула голову к маме.
– Дядюшка Хэ, давайте-ка сделаем перевязку, – вмешалась она.
Он ослабил хватку, я тут же вырвалась из его объятий и со всех ног бросилась подальше от его дома…
Вечером, накануне нашего отъезда из Шэньсяньдина, мама паковала вещи, когда кто-то с улицы позвал ее: «Директор Фан!» Выглянув в окошко, я увидела на пороге старенького дедушку, у него была длинная борода, почти вся белая.
Выйдя за порог, мама почтительно приветствовала его, назвав партсекретарем. Кроме двух моих сестер и родного отца, он был четвертым взрослым жителем Шэньсяньдина, с которым мне довелось сблизиться. Под словом «сблизиться» я имею в виду, что я могла этих людей расслышать и разглядеть. Если первые трое произвели на меня несколько странное впечатление, то этот вызвал любопытство. Что касается остальных взрослых здешней деревни, они смотрели на меня лишь издалека – соответственно, и я наблюдала за ними издалека; приближаться друг к другу мы не приближались.
Партсекретарь мельком взглянул на меня и тихонько сказал маме:
– Меня не проведешь.
– Какие будут указания? – так же тихо спросила мама.
– Как партсекретарь я кое-какую власть еще имею, но