Она ответила, что ничего серьезного не случилось, но кое-что ее из колеи выбило.
– Как родители? – попыталась уточнить я.
– Более-менее. Один отзывчивый репортер поместил в газете заметку про то, что мой отец получил на работе травму, этим заинтересовался один адвокат, который бесплатно помог отцу выиграть дело и даже получить компенсацию в сотню с лишним тысяч.
– Здорово, здорово! – забарабанив по столу, воскликнула я. – Надо за это выпить!
Мы тут же отхлебнули по большому глотку.
– А как братишка? – снова спросила я.
– Все так же. Пока родители рядом, о нем есть кому позаботиться, а когда их не станет, с ним буду нянчиться я. Такие, как он, считаются инвалидами, когда ему исполнится восемнадцать, администрация выплатит ему страховой взнос, для жизни в деревне этого будет вполне достаточно. Хотя провинция Хэйлунцзян считается бедной, конкретно наш уезд относительно богатый, так что с этим мы разберемся.
– А как твои дела… с командиром Чжоу?
В ее глазах тут же заблестели слезы, и она замотала головой.
Я взяла ее руку в свою и умоляюще попросила:
– Рассказывай уже все как есть, не держи на сердце.
Она медленно повернулась ко мне и, криво улыбнувшись, печально произнесла:
– Мы с тобой, считай, сестры, мне нечего от тебя скрывать, но давай не сегодня, я… в общем, я пока не готова…
Я тут же поняла, почему она так исхудала, мне вспомнилось, как командир Чжоу приглашал нас троих на ужин, а еще как мы с Цяньцянь составляли Ли Цзюань компанию, чтобы проводить командира Чжоу, – конечно же, я понимала, что любовь не всегда, как того желают люди, перерастает в брак, что все меняется, но мое хорошее впечатление о командире Чжоу вдруг разом изменилось.
– Не хочешь, и не надо, выбрось его из головы. Мало, что ли, у нас мужиков, как по мне, так он не очень-то тебе и подходил, и вообще, он уже был женат, у него даже ребенок есть, впредь обходи таких подальше…
Успокаивая ее, мне казалось, что я рассуждаю, как какая-та деревенская баба.
– Родители, переживая, что я на чужбине буду во всем себя ущемлять, заставили меня принять от них двадцать тысяч юаней. Так что, если понадобятся деньги, ты только скажи… – резко сменила тему Ли Цзюань.
Мне тут же захотелось поделиться с нею своей радостью о том, что купленные мною акции выросли в цене. Но я вовремя опомнилась и проглотила готовые сорваться с языка слова. По сравнению с ее двадцатью тысячами у меня денег было гораздо больше. И что я ей скажу, откуда у меня такие сбережения? В моем случае объяснить это в двух-трех словах не получится.
Даже мысленно я была совершенно не готова к тому, чтобы взять и откровенно изложить ей все обстоятельства своей жизни.
И это меня удручало.
На мой взгляд, дружба предполагает равную степень откровенности. К примеру, Яо Юнь была со мною совершенно открытой, в то время как я проявляла крайнюю осмотрительность в словах и даже лгала ей. Из-за этого меня сильно мучила совесть. И сейчас, общаясь со своей лучшей и единственной на данный момент подругой Ли Цзюань, я опять-таки вместо откровенных разговоров предпочитала осторожничать, и это только усугубляло чувство вины. В тот момент я особенно остро почувствовала, что от этого шэньсяньдинского дерьма меня уже просто выворачивает наизнанку.
– Хорошо, церемониться не буду. А как там Цяньцянь? – я тоже решила сменить тему.
Ли Цзюань сказала, что трижды писала Цяньцянь, желая спросить, как у нее дела, но ни она, ни Лю Чжу ей так и не ответили. Я сказала, что тоже отправила Цяньцянь два письма и тоже не получила ответа.
– А что, если она вся растворилась в семейной жизни и материнских заботах и больше уже не приедет в Шэньчжэнь? – спросила я, сама не веря в то, что только что произнесла.
– Ты представляешь, откуда родом Лю Чжу? – спросила Ли Цзюань. – Он же из обычной хэнаньской деревни. Наша Цяньцянь не из тех, кто снова захочет вернуться в деревню, да еще и в другую провинцию.
– Она мне не раз снилась, – не без тревоги сказала я, – боюсь, как бы там у нее чего не случилось.
– Будь спокойна, наша Цяньцянь не из тех, кто будет терпеть обиды. Она не позволит другим над собой измываться, за что достойна похвалы от богини Гуаньинь [60], – ответила Ли Цзюань.
Ее слова меня насмешили.
Все-таки удивительная вещь – дружба: поскольку Цяньцянь мы считали своей сестрой, то даже прямые намеки на ее недостатки выглядели мило.
Я спросила у Ли Цзюань, хочет ли она устроиться на упаковочную фабрику, при этом я ее заверила, что смогу это устроить.
Она поинтересовалась, какая там зарплата.
Услышав ответ, она отказалась.
– Ваньчжи, – сказала она, – я работала в Шэньчжэне с семнадцати лет и знаю, что такое работать на конвейере. Усталости я не боюсь, но мне хотелось бы зарабатывать больше. К тому же, если мы окажемся в отношениях начальницы и подчиненной, разве это не скажется на нашей дружбе?
Она рассуждала вполне здраво, так что настаивать я не стала. Работницы на фабрике и правда зарабатывали не больше, чем мы, когда работали на кухне. Тех, кто уже проработал в Шэньчжэне три года, уже не устраивала такая же зарплата, как раньше.
Я сказала, что получила постоянную прописку.
Она лишь сжала мои руки в своих, вроде как поздравляя с этим событием, внешне никак не выражая, как сильно она за меня рада.
Я поинтересовалась ее планами.
Она лишь слегка улыбнулась и горько сказала:
– Хотела бы я иметь столь же четкие цели, как у тебя. Но у меня их нет. И не то что мне не хочется их иметь, просто мне их все равно не достичь, поэтому живу как живется, у всех своя судьба, и я это понимаю.
Я не знала, что на это сказать, поэтому, опустив голову, просто молчала.
Она тоже немного помолчала, а потом вдруг удрученно протянула:
– Если заработать побольше тоже считается целью, то моей следующей целью в жизни будет именно это…
На следующее утро мы отправились покупать велосипед. Во время праздничных выходных многие товары продавались со скидкой, велосипеды в том числе. На продажу выставлялись как новые, так и уже подержанные велосипеды. Мы заранее договорились, что каждая внесет ровно половину суммы. Идея приобрести велосипед принадлежала мне, как ни крути, а его наличие заметно облегчило бы жизнь нам обеим. Так что Ли Цзюань согласилась. На самом