– Мы ведь заранее договорились? – вопрошала я.
– Мы договорились лишь о том, что просто купим велосипед, но не говорили, что не будем покупать старый.
– Это уже слишком, – несколько рассердившись, проворчала я, – разница между новым и старым всего сто с лишним юаней, к тому же мы решили, что каждый заплатит лишь половину, ты все еще в деле? Если нет, тогда давай каждая купит себе по велосипеду – я новый, а ты старый – и делу конец!
Только после этого она пошла на попятную.
Пока я выкатывала новенький, с только что накачанными шинами велосипед из магазина, она, заметив, что я по-прежнему сердита, изо всех сил старалась меня рассмешить и даже настояла на том, чтобы обратно довезти меня на багажнике.
Когда мы вернулись в гостиницу, с меня градом катил пот, поэтому я взяла тазик и пошла умываться. Вернувшись в комнату, я обнаружила на кровати несколько сотенных банкнот.
– Что происходит? – спросила я.
– Ничего, ты же не можешь платить за жилье одна, – ответила Ли Цзюань.
– Разве мы тут не временно? Хочешь сказать, мы стали друг другу настолько чужими, что должны так явно это демонстрировать?
– Как гласит старая поговорка, чтобы жить мирно, братьям следует четко разделять кошельки.
Я снова рассердилась и, вытаращившись на нее, спросила:
– Ли Цзюань, ты хочешь меня оскорбить? Как ты обо мне думаешь?
Понимая, что сказала лишнее, Ли Цзюань смущенно проговорила:
– Ваньчжи, ты не так поняла, я не хотела тебя обидеть. Но… я чувствую себя неловко, лучше, чтобы каждый платил за себя…
– Раз уж ты настаиваешь, Ли Цзюань, то мне нечего сказать. То есть теперь эти деньги мои, правильно? А со своими деньгами я могу делать все, что хочу, так?..
Я собралась их разорвать.
Но как бы я ни сердилась, этого было недостаточно, чтобы взять и решиться на такой шаг; я сделала вид, что рву деньги, ровно для того, чтобы дать ей понять – отношения между нами абсолютно равные, в них нет места подчинению. Если отношения между сестрами со временем могут меняться, то отношения между подругами раз и навсегда остаются прежними.
Мне хотелось, чтобы Ли Цзюань стала моей подругой, а не просто сестрой. Но в таком случае, вместо того чтобы во всем ждать от меня послушания, она также должна была уважать и мои чувства.
– Не смей!..
Она схватила меня в охапку; оказавшись словно в тисках, я не могла даже пошевелить руками.
– Ладно, Ваньчжи, не сердись, не сердись на свою сестрицу, сестрица была неправа, она признает свою вину! Сестрица заберет назад свои деньги, но послушай, что я скажу: мы с тобой не из богатых и приехали сюда на заработки, таким, как мы, грех рвать деньги. Вот богачи, те могут хоть сжигать свои деньги, и Всевышний, глядя на это, не разгневается, но если деньги начнем рвать мы, даже если это будут крохи, заработанные тяжким трудом, Всевышний нас непременно накажет. То, что он все видит, отнюдь не означает, что он справедлив, все эти байки про справедливость – обыкновенная ложь…
Уж не знаю почему, но затеянный мною цирк вынудил Ли Цзюань вдруг высказать свое недовольство Всевышним.
И пока я соображала над ее словами, она забрала свои деньги обратно.
– Цзюань, я же пошутила! – воскликнула я. – Ну подумай, как я могла на тебя сердиться из-за такого пустяка?
Но она резко направилась к своей кровати и ни слова ни говоря улеглась лицом кверху.
– Ну вот, теперь рассердилась ты?
Только было я направилась к ней, как она отвернулась к стене.
Когда же я притянула ее к себе, то заметила, что она плачет.
Совсем растерявшись, я тут же принялась всячески ее утешать, веселить и даже щекотать, прося у нее прощения.
В конце концов, нам обеим едва исполнилось по двадцать, вроде как и не дети, но и взрослыми нас назвать было сложно. Мы пока не научились управлять эмоциями, поэтому напоминали скорее детей.
В обед она угостила меня жареным рисом по-цзяннаньски.
Потом мы болтались по городу, и там, где позволяла дорога, катали друг друга на велосипеде. Вконец развеселившись, мы в унисон затянули старый хит «Гуляя по новому городу».
Она спросила, какие у меня ощущения после получения шэньчжэньской прописки.
Я ответила, что ничего особенного не ощущаю, разве что теперь в разговоре с другими я могла называть себя жительницей Шэньчжэня.
– Для тебя это важно? – снова спросила она.
– Если я буду просто отвечать, что из Шэньчжэня, то мне уже не придется ничего объяснять.
В наше время мало кто в Китае знает, где находится Юйсянь, зато про Шэньчжэнь знают практически все.
– Это точно, – откликнулась она, – ненавижу, когда меня спрашивают, откуда я. Чаще я просто говорю, что из провинции Хэйлунцзян, но некоторые продолжают допытываться, откуда именно. Тогда уже приходится признаваться, что я из деревни. Увы, мне в этой жизни уже не переродиться…
Она чем-то напомнила мне Яо Юнь, которая часто говорила такие слова, после которых я не знала, как лучше ответить. А ведь когда мы с Ли Цзюань работали помощницами на кухне, она не была столь удрученной.
Она и правда как-то изменилась.
В те годы Шэньчжэнь уделял пристальное внимание общественному порядку и активно боролся с порнографией, азартными играми и наркотиками.
В тот вечер в нашу небольшую полуподвальную гостиницу снова пожаловала полиция. Завтра начиналась рабочая неделя, поэтому постояльцы, все сплошь гастарбайтеры, в основном уже вернулись обратно – вместо жилья им предоставлялась компенсация за проживание, иначе даже если бы жилье стоило копейки, приезжавший из деревень народ все равно бы не мог оставаться в Шэньчжэне надолго.
Сотрудники полиции охраняли вход в гостиницу и номер за номером проверяли документы и опрашивали всех постояльцев.
– При регистрации я у всех внимательно проверяю документы, временная прописка имеется у всех, – заикнулся было хозяин.
Но лучше бы он молчал, потому как после этого полицейские стали проверять документы и допрашивать постояльцев с двойным усердием.
Когда они зашли к нам, я более чем почтительно протянула им удостоверение личности и постоянную прописку.
Разглядывая удостоверение, полицейский задал дежурный вопрос: «Откуда?»
– Из Шэньчжэня, – сдержанно ответила