Вышеуказанные суда вывели на своих буксирах: канонерку “Терец”, миноносцы: “Поспешный”, “Пылкий”, “Жаркий”, “Строгий”, “Свирепый”, подлодки: “Утка”, “Буревестник”, посыльное судно № 10 (“Охотник”), девять быстроходных катеров, транспорт “Рион”, буксиры “Херсонес”, “Апраксин” и авиационное судно “Варвара”.
Оставшиеся в Севастополе суда были разделены на две группы. 1-ая группа включала: подлодки – “Гагара”, “Орлан”, “Кашалот”, “А.Г.21”, “Кит”, “Нарвал”, посыльные суда: “Алмаз “(бывшая яхта), № 1, № 3, № 4 (бывшие старые номерные миноносцы), речную канонерку К-16, блокшив “XII Апостолов” (переделанный под склад мин заграждения), пароходы: “Возрождение”, “Генерал Рузский”, тральщики “Баклан”, “Альбатрос”, миноносцы “Быстрый”, “Жуткий”, баржи № 106, 107, 108, 139 – груженные боевыми запасами и материалами.
Все эти суда были выведены из Южной бухты на Северный рейд, и их должны были взять на буксиры суда союзников и вывести, но это не было сделано, а даже наоборот, французы мешали работам буксиров, выводивших эти суда на рейд.
Вторая группа состояла из линейных кораблей II-й бригады: “Евстафий”, “Пантелеймон”, “Златоуст”, “Три Святителя”, “Ростислав”, “Синоп”, “Георгий Победоносец”, крейсера “Память Меркурия”, миноносца “Завидный”, транспорта “Березань”, семи старых подводных лодок и трёх номерных старых миноносцев. Союзники должны были эти суда подорвать, а лодки уничтожить.
После мартовской забастовки рабочих Севастопольского порта часть портовых буксиров обслуживалась офицерским составом, другая часть буксирных средств была забрана французами, и русским этих судов не давали. Суда траления и гидроавиации были взяты французами под свое покровительство (тральные работы около Севастополя продолжались все время с прихода союзников в Чёрном море).
Сухарная балка – склад и лаборатория боевых запасов – была под охраной и в ведении французского командования. Было введено правило, что пропуск судов, буксиров и т. п., выданный русским командованием, должен был для утверждения идти к французской власти: первое время это делалось довольно скоро, и было что-то вроде учета, а затем дело дошло до того, что пропуски пролеживали в французских канцеляриях дня по два, по три, т. е. практически как бы выходило запрещение на вход.
Интересно привести донесение флагманского минного офицера. Он указывает, что французы запретили вывозить мины Уайтхеда, мины отбирались с миноносцев и отвозились на склад, за неимением шлюпок мины отбуксировали даже просто по воде; миноносец “Пылкий” не мог уйти (не разрешалось) потому, что у него было четыре мины, и миноносец ушел только тогда, когда их сбросили за борт. Только два миноносца – “Поспешный” и “Живой” – “проскочили” с минами, на первом было десять, а на втором три Уайтхедовских мины. В это время на складе в порту осталось 200 мин, иначе говоря, союзники не доверяли русским и, опасаясь за целость своих судов, прибрали такое опасное оружие, как мины, к своим рукам.
На плавучем минном складе “XII Апостолов” находилось 1734 штуки мин заграждения типа “рыбка”, французы думали использовать их для заграждения Очаковского района, почему их тоже оставили у себя. Много запасов и запальных стаканов осталось на минной барже» [79].
А тем временем французские корабли периодически обстреливали подступы к Севастополю. Французский офицер (врач) Рене ле Друмаге, бывший на линкоре «Франс», 16 апреля записал в своем дневнике:
«Стосорокамиллиметровые орудия готовы к бою, вот-вот по невидимому сигналу начнется стрельба. Стрельба в пустоту…
“Внимание! Видите там, за городом справа эту высотку с кучкой деревьев? Это английское кладбище”.
В ту же секунду раздался оглушительный выстрел: стосорокамиллиметровки “Франс” начали свой концерт…
Рядом с высоткой вздыбилась земля. Недолет. Дают корректировку на два-три градуса. Вскоре обстрел прекращается. Ожидание продолжения представления тянется до четырёх часов вечера. И вот линкор “Жан Бар” телеграфирует приказ открыть плотный огонь по району английского кладбища. Опять все вокруг задрожало и мгновенно высотка покрылась разрывами снарядов, пылью и дымом. К нашему концерту присоединились “Жан Бар”, “Верньо” и полевая артиллерия. Через некоторое время пришел приказ о прекращении огня. Но там, на суше, все громыхало ещё до самой глубокой ночи.
17 апреля на борту “Франс”.
День прошел абсолютно спокойно. Из Одессы прибыл броненосец “Жюстис”, а из Константинополя – линкор “Император Индии”» [80].
Стрельба велась по площади без какой-либо корректировки. Лично я считаю, что Амет умышленно бил по пустырям и окраинам Севастополя, дабы не задеть красных. И действительно, их потери от артогня были ничтожны. Другой вопрос, что сильно пострадало население окраин Севастополя.
19 апреля комбриг С.И. Петриковский сам отправился в Севастополь на переговоры с французами. Он был представлен французским военным как «парламентер от генерала Котова» и принят вице-адмиралом Аметом. В ходе беседы Амет изложил основные планы союзного командования по поводу ухода их войск из Севастополя:
«– К 30 апреля союзные пехотные части будут эвакуированы из города;
– Все подводные лодки, которые находятся в порту, будут потоплены в глубокой воде;
– Все [русские] миноносцы и крейсера будут приведены в боевую негодность и даже на некоторых из них будут взорваны цилиндры и части машин сняты.
– Союзникам должна быть предоставлена возможность наблюдать за тем, чтобы ни в Одессе, ни в Николаеве суда, которые там остались, не были употреблены против союзников».
В тот же день Петриковский вернулся из Севастополя в Джанкой и доложил о результатах своих бесед с контр-адмиралом командарму 2-й Украинской советской армии А.Е. Скачко, а тот, в свою очередь – в штаб Украинского фронта В. Антонову-Овсеенко.
В телеграмме Петриковского от 19 апреля, предназначенной для прессы, говорилось: «После трёхдневных переговоров [с] союзным командованием делегацией достигнуто соглашение [и] заключено перемирие [на] 8 дней до 25 апреля. Власть в Севастополе передается Ревкому, который принимает все дела, 19 апреля подготовляется избрание Совета. Вывоз имущества из города французами воспрещается. По истечении восьми дней, если решение союзных правительств относительно дальнейшей судьбы Севастополя не выяснится, срок перемирия может быть продлен; в городе вводится красная милиция. К-р группы Крымск. направл. Петренко».
А тем временем французы оперативно вывозили награбленное. Полковник Труссон говорил о «колоссальных запасах» на 5 миллиардов франков. Для отправки всего этого в Константинополь потребовалось 31 торговое судно.
Ну а в ночь на 20 апреля в Севастополе началось восстание французских моряков.
Из дневника Рене ле Друмаге:
«20 апреля, морские казармы. Произошло очень неприятное событие. В течение всей ночи на борту “Франс” и “Жана Бара” матросы распевали “Интернационал”. А сегодня утром на этих кораблях были подняты красные флаги. И все это на глазах местного населения! Пехотинцы, ещё недавно воодушевленные огневой мощью “Франс” и “Жана