Наряду с другими мерами для решительного искоренения грабежей и разбоев, приказом моим от 14-го апреля образованы были особые военно-судные комиссии при начальниках гарнизонов, комендантов крепостей, а, впоследствии, при штабах корпусов, дивизий и отдельных бригад».
Но в самой армии не было порядка, и эти военно-судные комиссии оправдывали или давали смешные наказания офицерам, уличенным в убийствах, насилиях и разбоях. Одновременно выносились массовые смертные приговоры всем заподозренным в симпатиях к большевикам.
Врангель писал: «Рядом приказов были изъяты из ведения военно-полевых судов дела о несовершеннолетних от десяти до семнадцатилетнего возраста и исполнение приговоров над присужденными к смертной казни предписывалось не производить публично».
Ай да барон! Ай да демократ! Теперь десятилетних «большевиков» судил уже не военно-полевой суд, а военно-судная комиссия.
О какой законности в Крыму могла идти речь, когда полковник Туркул, прочитав нелицеприятную статью о себе, подчеркиваю – о себе, а не о врангелевской армии, поднял роту солдат, захватил здание редакции и велел выпороть автора статьи.
Бесспорно, и в Советской России не было свободы печати. Но акции против газет и журналов предпринимались высшими властями, а не пьяными комиссарами или полковниками. Допускаю, что в начале 1918 г. нечто подобное могло иметь место, но в 1920 г. любой комполка Красной армии, посмевший совершить подобный самосуд, пошел бы под ревтрибунал вне зависимости от «вредности газеты».
Григорий Раковский, журналист, один из руководителей пропагандистской машины Врангеля, писал:
«Техника политического сыска была доведена в Крыму до высокой степени совершенства. Не достаточно уже было того, что быт и фронт были насыщены агентами охранки. В некоторых случаях население теперь официально приглашается к анонимным доносам. Сами же контрразведчики чувствуют себя прямо всемогущими.
Приказы Врангеля о высылке в Советскую Россию за разные преступления, главным образом политические, об амнистии добровольно перешедших со стороны большевиков, на практике сводились к расстрелам высылаемых, к арестам и тюремному заключению для перебежчиков. Высылка в Советскую Россию была замаскированной смертной казнью. Как пропускали через фронт, об этом можно судить по следующему разговору генерала Кутепова с начальником Марковской дивизии генералом Третьяковым в присутствии генерала Писарева.
– Неужели вы их действительно пропускаете? – спросил генерал Кутепов.
– То есть мы их не пропускаем, а только немного отпускаем, – поправил, красноречиво улыбаясь, генерал Третьяков.
– Ну, так и нужно, – одобрил Кутепов.
<…>
Главную роль в Крыму и, в особенности, в армии играли военно-полевые суды. При каждом полку, например, был военно-полевой суд, который судил воинских чинов армии, пленных красноармейцев, население. Его компетенция простиралась фактически на все преступления, предусмотренные как гражданскими, так и военно-уголовными законами.
Здесь за все преступления выносились, главным образом, два приговора – расстрелять или оправдать. Военно-полевые суды свирепствовали в тылу. Свирепствовали они и на фронте, и в завоеванных областях.
Людей расстреливали и расстреливали… Ещё больше их расстреливали без суда. Генерал Кутепов прямо говорил, что “нечего заводить судебную канитель, расстрелять и… всё”…» [106]
Следует быть объективным: не Врангель создал в Крыму управление террора. Оно было ещё и при Деникине.
«Необычайно сильно возросло сопротивление крестьян осенью 1919 г., когда крестьяне собирали урожай на национализированной помещичьей земле, посеянный ими семенами и инвентарем, полученными от Советской власти. Вернувшиеся помещики предъявили свои старые права на землю. На этой почве борьба крестьян с помещиками обострилась до крайности. Под руководством евпаторийской подпольной коммунистической организации в августе месяце восстали крестьяне трёх деревень Евпаторийского уезда: Караджа, Кунан и Ак-Мечеть. Крестьяне категорически отказались отдавать помещикам Воронцову и Попову треть урожая.
3 августа на транспорте “Буг” в Ак-Мечеть прибыли две роты белогвардейцев. Они оцепили деревню и потребовали от крестьян выдачи коммунистов и агитаторов. После отказа выполнить это требование белогвардейцы стали избивать крестьян шомполами. На помощь жителям Ак-Мечети прибыли крестьяне соседних деревень: Кунан и Караджа. На стыке дорог Кунан – Ак-Мечеть завязалась перестрелка крестьян с белыми, в результате которой белогвардейцы бежали, оставив нескольких убитых.
На рассвете следующего дня к деревне Караджа прибыло несколько миноносцев с отрядом солдат в 900 человек с кавалерией и артиллерией, под командованием полковника Борисенко. Белые арестовали и зверски избили наиболее революционно настроенную группу крестьян во главе со Степаном Моцарем. От полученных ран умерло 7 человек.
Несмотря на кровавую расправу белогвардейцев с крестьянами, выступления против белых не уменьшались. Жестокие репрессии белогвардейцев вызывали ответные действия со стороны крестьян во многих деревнях степных и горных районов Крыма. Весьма показательны события, происшедшие в деревне Капсихор. Прибывший туда для производства арестов и изъятия лошадей отряд белогвардейцев был полностью уничтожен крестьянами этой деревни. Трупы убитых белогвардейцев крестьяне бросили в море. Расследованием этого “происшествия” занялся сам Таврический губернатор граф Татищев, прибывший в Капсихор. Но капсихорцы вынудили Татищева бежать в Симферополь, не закончив следствия. Граф отнюдь не хотел разделить участь белогвардейского отряда» [107].
В 1919 г. на территориях, занятых Добровольческой армией, была бешеная инфляция. А в 1920 г. в Крыму началась гиперинфляция. С.В. Карпенко пишет: «В течение апреля – первой половины октября [1920 г.] цены на иностранную валюту, опережая рост цен на товары и продовольствие, выросли в 10–12 раз. А в последние, предэвакуационные, две недели октября их курс поднялся ещё более чем на 2000 %. С июля по октябрь 1920 г. стоимость английского фунта на бирже поднялась с 28 000 до 105 000 руб., франка – с 500 до 2100 руб., доллара – с 7500 до 9000 руб.
Колоссальная и постоянно растущая разница курсов рублей и иностранной валюты продолжала подстегивать бешеную валютную спекуляцию. Как грибы росли банковские отделения и меняльные конторы, занимавшиеся торговлей и обменом валюты. Продавая валюту на 5 % выше покупной цены, они наживали баснословные барыши…
Несмотря на их аннулирование, прочное место в денежном обращении занимали советские бумажные рубли, большое количество которых находилось у крестьян, рабочих и мелкой городской буржуазии. И при Врангеле Управление финансов стремилось к их полному аннулированию и изъятию их обращения, опасаясь, что их свободное обращение дает в руки большевиков серьёзное средство экономической борьбы. Приказы об аннулировании вызвали недовольство не только населения, но и противодействие частей армии: получая денежное довольствие в недостаточном количестве и большими опозданиями, зато располагая значительными суммами трофейных советских денег, интендантства и военнослужащие расплачивались ими с крестьянами. Те, со своей стороны, охотно их принимали. Поэтому несмотря на приказы об аннулировании, советские деньги широко ходили в Таврии, особенно в прифронтовой полосе, где крестьяне тем охотнее принимали их, чем явственнее ощущали вероятность скорого прихода красных.
К апрелю 1920 г. курс бумажных рублей ВСЮР упал по