Василий Павлович рассказывал, а дети, стараясь получше разглядеть памятник, окружили ограду плотным кольцом, вынуждая кубышку Марину, самую маленькую из класса, разглядывать возвышающиеся белые стены, синюю крышу с красной звездой на шпиле из-за спин одноклассников. В целом памятник походил на саркофаг, но свежевыбеленный, украшенный красными флажками и венками, напоминал не христианское захоронение, а скорее языческое капище, не хватало только костра и праздничного хоровода. Хотя плотное кольцо из любопытных четвероклашек чем не хоровод?
После осмотра братской могилы отправились дальше.
Нестройная колонна четвероклашек переливалась голосами, но стоило Василию Павловичу заговорить, все до единого замолкали.
Так и прошли с полкилометра, дома посёлка остались позади, а впереди был лес, хмуро-синий, жуткий, клыкастый, взъерошенный, точно переживший голодную зиму волк.
Даже Василий Павлович, сам чем-то напоминающий большого, но странно грациозного зверя, способного дубы пригибать к земле, увидав этого исхудавшего бирюка, точно почуяв неладное, остановился.
Зычным окриком он остановил и четвероклассников, обтёр рукавом вспотевший лоб. И пока вожатая расставляла детей полукругом, чтобы всем было видно и слышно, Василий Павлович, вглядываясь в ощеренную, полную чёрных, зазубренных клыков-веток пасть леса, размышлял о чём-то понятном в тот момент лишь им двоим: пережившему зиму лесу и пережившему войну человеку. Оба были избиты морозами, изранены шальными ветрами, но, веря, что наступление весны неминуемо, не ломались. Лес слышал песнь жизни в журчании талых вод, человек – в переливах детских голосов.
– Вот тут была линия обороны от колчаковцев, – Василий Павлович указал своим огромным пальцем в направлении леса. – Песковчане не хотели пускать их в посёлок. Всё из-за завода. На подмогу даже прибыл Путиловский стальной полк под командованием Прокофьева. Но силы не удалось сравнять. Полк отступил к Кирсу. А над местными колчаковцы вдоволь поиздевались. Вот они и похоронены в братской могиле.
Василий Павлович помолчал, дети не нарушили его молчание.
– В братской, – повторил он тихо, по-прежнему вглядываясь в ощеренную пасть хмуро-синего леса, словно ожидая, что вот-вот снова оттуда выйдут исхудавшие, помороженные колчаковцы, или немцы, или другие, как, видимо, не раз за прошедшие тысячелетия алчущие враги. А разница только в том, как они сами себя называют, суть же неизменна: голодной зимой волк пробавляется волками.
Учитель пошёл вдоль линии обороны посёлка в виде заросшей травой, кое-где ещё покрытой льдом и талым снегом траншеи.
Дети, с любопытством рассматривая примитивное оборонительное сооружение, последовали за ним. Удивляясь тому, как не похож этот окоп на те из фильмов, в которых солдаты ходят не пригибаясь, в полный рост. В этой же траншее укрыться от вражеской пули едва ли можно было бы и сидя.
Василий же Павлович и не взглянул на этот уродливый рубец. Ему было больно глядеть на израненную кожу русской земли. Ведь он и сам, двумя десятилетиями позже, когда раны Гражданской войны понемногу начинали затягиваться, при помощи солдатской лопатки нанёс русской земле немало ран. И дневал и ночевал он в окопах, где не то что в полный рост не встанешь, но и присесть опасно, в окопах, заполненных талой водой или водами осенних дождей.
Не раз ожидая приказа «устранить обрыв», думал он: «Не вода это – кровь земли русской». Но каждый раз, занимая позиции, стараясь хоть как-то укрыться от вражеской пули, солдатской лопаткой наносил новые раны.
И пока Василий Павлович продолжал размышлять о вещах, понятных лишь ему и ожидающему весну лесу, дети, направляемые вожатой, послушно шли вслед за своим учителем вдоль линии обороны от колчаковцев.
А черноглазая вожатая, Галина Михайловна, с пышными волосами, мягко направляла нестройную колонну из сорока человек. Она боялась потерять хоть одного ребёнка и без конца судорожно пересчитывала: все ли на месте. Время от времени недосчитывалась одного-двух учеников. Пересчитывала снова, – все на месте. Через какое-то время круг повторялся. Дети без конца о чём-то шептались, крутились, заигрывали друг с другом. Кто-то постоянно отставал, а другие, наоборот, спешили убежать от группы.
Маринка, самая маленькая из класса, из-за непрекращающихся заигрываний идущего позади мальчишки постоянно отвлекалась. Рассказ Василия Павловича доходил до её ушей урывками.
– Тринадцатого мая тысяча девятьсот девятнадцатого года освободили посёлок от колчаковцев.
– Василий Павлович, вы тоже освобождали Песковку?! – восторженно спросила вожатая.
– О нет, – усмехнулся географ. – В семнадцатом я родился. На мою долю, слава богу, выпало поучаствовать только в одной войне. Но в какой: в Великой Отечественной! – обжёг поставленным басом-баритоном притихший весенний полдень и подарил вожатой такую нечастую для его натуры улыбку.
Василий Павлович грустно посмотрел на спускающуюся к реке Вятке, размытую весенним паводком дорогу, вспомнил бездорожье, гиблые болота в лесной глухомани, где проходил Волховский фронт.
Тот самый фронт, на который его, молодого учителя географии, только-только отслужившего в армии, ещё и не успевшего постоять у учительской доски, зачислили в конце необычно жаркого июня 1941 года. (Шестеро старших братьев тоже ушли на фронт.)
А ему хотелось повидать мир, побывать в тех местах, где не ступала нога человека. Эту любовь он унаследовал от любимого учителя географии Романа Фёдоровича Маевского. И представить Василий Павлович не мог, что предстоит ему побывать в тех самых местах, где не ступала нога человека! 20 августа 1941 года он был ранен в левое плечо и отправлен на лечение в глубокий тыл, в госпиталь города Томска.
После выздоровления продолжил службу в армии на этом же фронте. Местность на Волховском болотисто-лесистая, были там места, куда столетиями не ступала нога человека, а значит, считай, никогда и не ступала.
Так и сбылась мечта Василия Павловича. Дорог практически не было, только построенные с неимоверным трудом гати, где люди и техника по-настоящему в болотах тонули.
В его обязанности входило тянуть линии связи, вовремя ремонтировать порывы, а попутно отбиваться от врага, уничтожая по возможности неприятельских солдат. Да, приходилось тянуть линию связи, ставить столбы, ремонтировать порывы, – и всё это проделывать под неприятельским огнём… Слышался непрерывно треск ломающихся горящих деревьев от грохота артиллерийского огня, пулеметных очередей, надрывного воя мин.
Размытая весенним паводком дорога, обогнув ферму, спускалась вниз.
Внизу блестит гладь воды – это река Вятка, сбросив одежды из льда и снега, словно любимая девушка, игриво подмигивает.
Василий Павлович точно знал, не ему. Оттого перевёл взгляд на лежащий за колонной четвероклашек посёлок: «Как же много памятников. Погибшим в Первой мировой, в Гражданской, в Отечественной, в прочих войнах!»
Провёл взглядом по четвёртому «А» классу. Дети продолжали заигрывать друг