За вклад в развитие русской культуры и литературы награждён президиумом Российского союза писателей медалями Чехова, Ахматовой и Есенина.
Откройте первую страницу
Откройте первую страницу
Желанной вами книги лет
И отпустите в небо птицу
Своей любви, начав сюжет,
И память вам без передышки
Подарит первый свой рассказ
О той любви того мальчишки,
Который с вас не сводит глаз!
Начните жизнь читать сначала,
Внимая каждый её миг,
Отчальте смело от причала
Навстречу шторму из интриг,
Пусть вас судьба бросает снова
На волны вздыбленных страстей,
Вы новый смысл того же слова
Познайте в книге своих дней!
Откройте первую страницу
И там, куда мечта зовёт,
Встречайте яркую зарницу
И чувств благословите взлёт!
Вдыхайте каждое мгновенье
Взахлёб душою всей своей,
Любви примите украшенье
Из бриллиантовых камней!
Прочтите всё, что, может, юность,
Вам не успела рассказать,
У женской власти даже слабость
Сердца умеет покорять!
Откройте первую страницу,
Отбросьте годы, как платок,
И вечной истины крупицу
Вам отыскать поможет Бог!
Сергей Шустов
Сергей Борисович Шустов родился в 1958 году в городе Яранске Кировской области. Окончил Горьковский госуниверситет, работал преподавателем в Нижегородском педагогическом университете. Доцент, кандидат химических наук. Автор пятнадцати учебников и учебных пособий, более двухсот научных и научно-методических публикаций в области элементоорганической химии, экологии, экологического образования, орнитологии, эдьюкологии, IT-образования. Писатель, автор пяти художественных книг и трёх сборников стихов.
Художник-анималист, иллюстратор двух томов Красной книги Нижегородской области. В 2014 году получил Национальную премию РГО «Хрустальный компас» за серию из восьми книг о природе России для детей, иллюстрированную самим автором. Музыкант-любитель, исследователь творчества И. С. Баха. Лауреат премии Нижнего Новгорода (1996) в номинации «Высшее образование и наука». Лауреат премии им. В. Найденко в области экологического образования и просвещения (2016).
Директор учебно-исследовательского полевого стационара «Серёжа» в Нижегородской области.
Забор
У Петровича, соседа по даче, внезапно умерла жена. Виктор Юрьевич и Петрович, хоть и были соседи, а не любили друг друга. Нет, нужно сказать не так – были они соседями по дачам, потому и не любили друг друга. Редко соседи любят ближнего своего.
Но вот померла Лиза, жена Петровича. Чёрт знает – от чего. Поговаривают, ковидом начала, а уж чем закончила, одному Богу известно… Дочь Виктора Юрьевича позвонила утром на сотовый, что-то наговорила на бегу, впопыхах, и, между прочим, сообщила, что вот – скоропостижно. Может, даже и причину назвала. Но Виктор Юрьевич не обратил внимания. В его мозгу сразу вспыхнула фраза, недостойная светского человека: «Вот мы и уравнялись!» Было в ней, конечно, и злорадство. Немного, может быть, но – было. Не отнять!
Фраза, сообщённая дочкой, заслонила для Виктора Юрьевич весь предстоящий день. К событию этому он подходил, кумекая и так, и этак. Непроизвольно оно стало для него лейтмотивом всего дня. «Уравнялись! И как же быть дальше? Мы-то с несчастным Петровичем остались на белом свете. Нам-то что предстоит с ним?»
Пока тюкал дровишки для бани, пока растоплял, пока воды начерпал из колодца да навозил в старом молочном бидоне (с фермы подарили, помнят!) на двухколёсной тележке, мысль точила его. И он вспоминал, какой была Лизавета.
А та была – под стать мужу, Петровичу. Держала его генеральную линию. Собачились вместе. И потому перевес был на стороне команды соперников. 1:2 – как часто себе под нос бормотал Виктор Юрьевич после очередной ссоры. Подводя черту, скорее, не под счётом победы или поражения в стычке, а упирая именно на численный перевес в стане врагов. Тем самым – несколько утешаясь.
Ничего хорошего в память усопшей не мог выдавить из себя Виктор Юрьевич, пока возился с банёшкой. Откашливаясь от едкого берёзового дыма, вылезал он в предбанник от печурки, и в мозгу с новой силой, ярко и зло, вспыхивали картины исключительно тяжб и сутяжничества. Впрочем, такими словами Виктор Юрьевич не пользовался. В его представлении противостояние соседей виделось ему скорее высоким геополитическим явлением. Этаким стоянием на Калке. И даже, возможно, битвой при Каннах.
«Был бы у меня боевой слон! – нередко мстительно в этаком духе мечтал ночами Виктор Юрьевич. – Ужо он потоптал бы у этих басурман смородину заодно с клубникой! И ничего бы мне не было. Так как держать одно домашнее животное всяко закон разрешает! А уж какое именно – уточнений нигде не прописано! Как у Гоголя, ей-бог, вот дураки…»
Гоголя он вспоминал всякий раз, когда ссора с соседями вспыхивала вновь. Но что там делили Иван Иванович с Иваном Никифоровичем – он, убей, не помнил. Давно читал. Но про слонов Гоголь точно не упоминал…
Словом, бабёнка Лизавета была крикливой, никчёмной, бестолковой! Так решил окончательно Виктор Юрьевич. И хотя, как человек интеллигентный и набожный, прекрасно осведомлённый, что о покойниках следует говорить только хорошее (либо вообще не говорить!), не мог побороть в себе этого ярого убеждения.
«Дык и не говорю я ничего! Только думаю! – утешал себя. – А думать, опять же, никакими законами: ни гражданскими, ни божескими – не запрещено!»
В бане мылся зло. Натирал себя двуручной мочалкой так, словно год не мывшись провалялся под забором. Еле домой приполз. И, не ставя чайник, не зажигая света, бухнулся спать. Сон был под стать дню и мыслям: беспокойный и бессердечный.
* * *
Вдовствующий Петрович явился на девятый день. Оно и понятно. Нужно всё сделать в городе в память Лизоньки. А потом – на дачу. Скорее! Чтобы горюшко перебить какими-нибудь делами. Иначе – свихнёшься в городе от безделья и слабоволия, ходючи из комнаты на кухню да обратно по сто раз в час. Переставляя в прихожей и на комоде туфли да дарёные когда-то фарфорово-фаянсовые статуэтки…
Виктор Юрьевич, тщательно подсчитавший дни задолго до приезда соседа, с крыльца, из-за занавесочки, подглядывал за вдовцом. Тот что-то разгружал из своего старенького «Москвича», какие-то тряпки, какие-то баулы и потёртые чемоданы. Возможно, уже более никому решительно не нужные. Вид у Петровича был скукоженный какой-то, ссутулившийся.
«Оно и понятно!» – мрачно подумалось Виктору Юрьевичу.
Сам он, хоть убей,