А Кир, он такой, как вам сказать? Он аккуратист. Перфик… перцик… да, перфекционист. Утром на летучке всех достаёт со своим кофе. Он у него всегда свежий, в термосе. Сладкий и крепкий. Вот он сидит за рулём, а сам, значит, только о кофе и думает: «Налей-ка!» Ну, я ему и наливаю по ходу дела. Вперёд весь термос уговорил, короче. Не, я кофе не люблю. Я лучше по пивку!
И вот – только выливаю остатки в крышечку от термоса, ему протягиваю, как он вдруг громко так говорит:
– Смотри, кто это там? На обочине? Что она там делает?
И вроде тормозит помаленьку. Смотрим, на обочине девчонка стоит. Ручкой так машет нам, дескать, посадите, подвезите! Но вначале, когда только увидели её, она не махала руками, а стояла как-то странно, как столб, словно замёрзла насмерть. Как неживая.
Я ему говорю:
– Тормози давай!
А Кир сразу огрызаться начал:
– Куда её поместим? Там кондёр встанет ещё неизвестно как на заднем, да и на фиг её вообще. Может, «плечовка» какая?
Ну, сами понимаете, когда девушки рукой призывно машут на трассе… На фиг она, дескать, нам нужна? Он всё за ласточку свою переживает! То её испачкают, то сиденье, не дай бог, порвут. А метель уже разыгралась, по чёрному асфальту позёмка переметает белая, красиво. Но холодно. Видно, что девчонка вконец замёрзла.
Останавливаемся, значит, чуть впереди. Девчонка бежит кое-как, ноги подворачиваются, сумка ещё по боку её бьёт, бежать мешает. Дверцу открыть не может, руки замёрзли. Я уж вышел, помог ей забраться. Сидит дрожит вся. Как кролик, значит. Плохо ей в колготках-то на морозе. Юбка кожаная коротенькая, сапожки, сверху один шарфик вязаный намотан; без шапки.
– Дура! – говорю ей. – Замёрзла ведь, помрёшь от простуды!
А у неё зуб на зуб не попадает. Я ещё Киру высказал про кофе его всратый, выдул в одно жало сам, сейчас бы девчонку отогрели! Тот молчит, ведёт нервно, да и видно трассу-то еле-еле, метель как с цепи сорвалась! Девчонка молчит, ни спасибо, ничего, только зубы дрожь выбивают.
– Ты откуда такая модная нарисовалась? – опять говорю ей.
Молчит. В руки себе дует, греет.
Уж Протасове проехали, поворот, там ещё кафешка справа стоит. «У Сергеича». Борщ там классный можно заглотить. С пампушками чесночными!
Говорю Киру:
– Давай заедем, сами перекусим и девчонку отогреем.
Смотрю, он и сам выруливает туда, на стоянку. Всё молча, правда, угрюмо как-то. Словно бы девчонка ему знакома, а не хочет он с ней ни разговаривать, ни спрашивать, что да как.
– И что – никто не посадил? – опять ей.
Она вроде угрелась, кивает, чуть слышно шепчет:
– Полчаса никого не было!
Фигасе, значит! За полчаса в таком прикиде богу душу отдашь на ветру. Как пить дать!
* * *
В кафешке – никого. Только один какой-то мужичок сидит в дальнем углу за столиком и суп швыркает. За окном снег густо повалил, ветер успокаивается.
– Борщ будешь? Горячий. Чего заказать?
– Я сама!
Смотрит меню, выбрала кофе. Мы едим, обжигаемся, только ложки стучат. А она так помаленьку, словно опасаясь чего. И глаза никак всё не отогреются, словно мутные. Смотрит в одну точку.
– Спасибо! – выдавила из себя.
Я ей ещё водки взял, «писяшечку». Заставил выпить.
Смотрим, отогрелась окончательно. Полезла в сумку, оплатить.
– У меня денег нет, – виновато так. – Кошелёк и карточки все там оставила.
– Где там? Чего случилось-то?
Тут она и рассказала, сначала медленно, нехотя. Потом как прорвало. Слёзы, всхлипы, чуть не истерика. Короче, говорит нам:
– Я, кажется, убила!
Фигасе, приплыли! Кого? Как? Кир на меня зло поглядывает – дескать, кашу заварил. Сейчас будем расхлёбывать полными ложками, давиться! Не надо было сажать!
* * *
Чёрт меня дёрнул взять с собой Витюху. Тот болтун и пофигист. Я бы сам спокойно управился с этими охладителями. Настроение он мне сразу испортил, опять прикалываться, как маленький, начал. Старую песню завёл: «Как отчество у пацана будет?» Это его лучшая шутка такая. Типа – Кировец? Типа, папа-тракторист. А почему мой папа Киром назвал? В честь Кирова, сподвижника большевиков Ленина-Сталина? Етишкин пистолет! Я ему уже сколько раз серьёзно говорил: «Отвали. А Кир – это персидский царь такой, тебе, недоумку, не понять». Тот опять: «Где Персия, а где наш Лесогорск?!» Короче, испортил сразу с утра настроение, это он умеет. Да и шефу зачем-то зимой приср.„лись кондиционеры. За окном дубак, метель метёт, а мы едем за охладителями воздуха. Не странно ли? Я ещё утром засаду почувствовал, как знал!
Так-то Витька незлобивый. Нормальный. Но порой упрямый, кактанк, вобьёт в башку и бубнит одно и то же неделями. Вот когда увидели девчонку эту на обочине, сразу встал на дыбы – берём, посадим, спасём! Все, значит, едут мимо как путные, а мы должны какую-то шалашовку подбирать! Спасатель хренов! Она, главное дело, сказать толком ничего не может – куда ей приспичило ехать-то? Сидит молчит, как кукла. Глаза зарёванные, тушь потекла, все дела.
После водки и чая (мы в кафе сразу заехали) её развезло. И понеслась душа в рай. Говорит чуть слышно:
– Мужики, я, кажется, убила…
Етишкин пистолет! Не было бабе горя – купила баба порося! Короче, выяснилось, что отдыхали они какой-то там компанией небольшой, вроде вшестером, в санатории, за Северным. Там их в сосновом лесу несколько, этих санаториев и баз отдыха, в одном я сам отдыхал со своей Викой. Место хорошее, тихое, красивое. Река там, летом рыбалка, квадроциклы, велосипеды, бассейн – все дела. Рассказывает, а сама ревёт: друзья раньше уехали, а они с парнем остались на полдня. Парень перебрал вечером малость – и хотел, чтоб за руль трезвым сесть, время тянул. Ну и расцапались вдрызг, то ли ревность у кого-то взыграла, то ли не понравился кому-то сервис. Тот полез на неё с кулаками и вмазал, походу, куда-то в бочину.