Полковник выколотил трубку, задумчиво пососал мундштук:
– Что было, что было? Голод не тётка. На шестые сутки он меня съел.
Ясмин Джакмич
Родился и вырос, живёт и работает в Москве. В детстве приучился много читать.
Учился по специальности «юриспруденция». Литературой стал заниматься регулярно как хобби, иногда сочинял истории, рассказы, готовил презентации.
Работал помощником юриста, периодически давал частные уроки – помогал готовиться к экзаменам по истории и обществоведению. Тогда же стал писать и выкладывать первые произведения в клубе «Форум Альтернативной Истории».
Рождественские воспоминания
Обычно за неделю до Рождества Демировы украшали свой дом, ставили и наряжали ёлку в гостиной. В прежние времена вся семья принимала участие в этом своеобразном традиционном ритуале. Пока Витёк был маленьким, ходил в садик, отец покупал живую ёлочку и ставил её на устланный простынёй столик в жестянку с песком. В комнатах ставились срезанные веточки. Папа ставил деревце, мама хлопотала вокруг, Витя им помогал. Даже Жарден, их пёс, тогда совсем ещё щенок, крутился под ногами и озадаченно нюхал коробку с игрушками, забирался в неё и смешно топтался по боа гирлянд. На самых длинных ветках в специальных широких чашечках-подставках на зажимах зажигались тоненькие свечки, которые обычно ставили на торт к дню рождения Витька. Он любил сидеть вместе с Жарденом и смотреть на крохотные молочно-медовые язычки огня. Почему-то ему всегда хотелось загадывать желания, прежде чем они гасли. А родители всё поглядывали, чтобы чудесные огоньки не перекинулись куда-то. Подставка чаще всего была установлена в тазу с водой. Потому подарки соседствовали с бумажными корабликами.
Когда зелёные лесные гостьи устраивались на своём месте, из шкафа извлекался большой плетёный ящичек. В нём хранились удивительные вещицы. Чего тут только не было! Стеклянные и бумажные фигурки, мишура из блестящей бумаги, длинные блестящие нити. Кое-что из игрушек досталось по наследству. Мама доставала одну чудесную вещицу за другой, без умолку рассказывала истории и случаи, которые были с ними или которые ей вспоминались. Папа посмеивался, шутил и всё правил хвойный ствол в подставке. Он обычно подхватывал сына на руки и, подняв чуть повыше, помогал надеть на верхушку ёлки сияющую звезду с мозаикой переливчатых стёклышек. Когда на них падал свет, казалось, что звезда сияет и искрит. Витёк ещё помнил свою бабушку, плотную и весёлую женщину, так чудесно смеющуюся. Казалось, что от неё свет расходится по всей квартире. Она всегда любила вешать на еловые ветки угощения – крендельки, «конфекты», завёрнутые в пёстрые фантики кусочки пастилы и мармелада, умело перевязанные лентами яблочки и апельсины.
Конечно, уже к середине января рождественские подарки мало-помалу становились привычными бытовыми вещами, сласти доедались, фрукты скукоживались, вечнозелёное деревце начинало осыпаться. Уборка опавшей хвои делалась сущим наказанием. А ведь прислуги Демировы не держали – разве что с неохотой нанимали приходящую домработницу либо просили бабушкину служанку. Поэтому осыпавшиеся иглы убирали либо мама, либо сам Витёк – такое было у папы условие, чтобы в следующем году поставить новую ёлку.
Виктору нравилось, что все они встречались у этого нарядного деревца, даже когда убирали иголки. Ведь тогда все – и папа, и мама, и бабушка – улыбались, шутили, смеялись, находили добрые слова и просто радовались. Такая обычная их квартирка вдруг наполнялась ароматами, звуками и красками. Папа и мама словно по волшебству доставали откуда-то свои самые нарядные одежды – вечерний костюм и платья. Витьку приходилось тоже надевать свой воскресный костюмчик, одновременно успеть выгулять и накормить пса. Сколько раз ему делали замечания за то, что он неаккуратно вешает штаны и рубашку в шкафу. А сколько раз собачьи слюни портили наряд, словами не описать. Ну, дело поправимое. Витёк всё же научился переодеваться или надевать свой полушубок так, чтобы брылястый немецкий бульдог его не заляпывал. Такой уж Жарден – сколько слюней он оставлял на полах, обивке, шторах, скатертях и коврах, столько и радости он приносил в дом этим людям.
Когда их внешний вид наконец-то становился парадным, они садились в сани извозчика и все вместе ехали под звон бубенчиков. После праздничной службы в церкви следовала раздача милостыни. Почти все копейки, которые скопились за несколько недель, расходились по рукам страждущих. Мама раздавала чистые ношеные вещи и немного продуктов, хотя папа не одобрял такого «альтруизма». Сколько Витёк ни ломал голову, не понимал, что это такое за слово.
Потом все вместе шли на специальное представление в театр или в цирк. По завершению ангажемента, как ему казалось, всем ребятишкам вручали подарки – коробочки с конфетами и какой-то дребеденью, называемой игрушками.
После представления ужинали в ресторане. Приходили папины и мамины друзья и родственники – весёлый дядя Зигфрид и тётя Аня, дядя Володя, дядя Серёжа с женой, кто-то из друзей бабушки либо тётя Мила с дочками. Бабушка смеялась, все улыбались, что-то рассказывали, пели и танцевали. Даже папа и мама выходили, чтобы немного повальсировать. Если Витёк весь вечер вёл себя хорошо, то ему доставался кусочек торта с ананасом и новая книжка с картинками. За её разглядыванием и чтением он и коротал время. Пытался он подружиться и со своими двоюродными сёстрами. Правда, старшей было скучно с малышом, а с младшей они танцевали одинаково плохо.
К десяти часам Демировы собирались – нужно было укладывать сына. Холод обдавал после натопленного зала ресторана, кусал щеки и нос. Он шёл, прижимая к груди книжку с кульком подарка и свёртком – что-то из недоеденных (но ненадкусанных!) угощений они всегда забирали с собой. Грязный стоптанный снег месился под валенками. Они снова брали извозчика и ехали с ветерком домой. Мимо плыли светлые прямоугольники окон, слышались голоса, смех, музыка и пение. По небу расчерчивались огненные хвосты и россыпи искр. Тогда фейерверков на праздники запускали много.
Несмотря на праздничный шум и иллюминацию, бывало, что уже в возке Витёк не замечал, как засыпал. Отец тогда нёс его на руках домой. Иногда господину архитектору, и его супруге, и тёще приходилось миновать целую толпу колядующих. Тогда Витёк успевал проснуться – ряженые гости пели, особо говорливые несли какую-то чушь, звонко окликая хозяев. Чаще всего это были молодые люди – приезжие деревенские либо гимназисты и гимназистки в каких-то самодельных масках, одна другой страшнее. Шипели в их руках бенгальские огни, с треском плевались конфетти и серпантином хлопушки.