где вещи сущие теряют милый смысл,
которого и не было у них меж в детство
отлетевшею Уфой и в юность
заплутавшим Ленинградом.
«Отмотай меня назад, неразмененное время…»
Отмотай меня назад, неразмененное время,
целлулоидную ленту снов вселенских открути
до слипающихся кадров заэкранной белизны,
где влетает паровоз на всех парах в немые
залы, где бьёт макака кокос о камень и
обратным раствореньем продолжается душа
за воронкой полуснов, где города седого
детства уже в упор нас не узнают, хоть те же
полоумные на скошенных углах в пустых
объятьях одиночеств сосут бессмертья
леденец, где всё сошло и все прошли, и даже
память крылом надломленным под утро
не бьёт в забитое окно. Неприкаянное время,
промотай меня назад – к драгоценностям
дороги и к небренностям весны, где на
росстанях разлук и в преддверьях встреч
обратных мы вслепую мямлим «мама» и
в начале безначальном, и в нечаемом конце.
Поздний портрет (Емельяну Маркову)
Мир лишь луч от лика друга, всё иное тень его!
Пролески взгляда и ущелья разверстые души,
и бережны молчания меж слов, толкающих
к заветному обрыву. Ты не моя, но всё-таки
беда, ты не про то, но всё-таки надежда, и пусть
возлюбят где-то там не так, потому что не знаешь,
как хочешь, и пусть молитвы навсегда темны и
одиноки, ты не поверишь брату никогда и никогда
его ты не попросишь. Под языческой гривой
ковыльной пролески взгляда и холмы отгаданных
желаний, ты пишешь чью-то небыль о себе
и никогда её не дочитаешь.
Годовщина
Ни о Мишке, ни о книжке, ни о стрижке полубокс,
ни о маминой машинке, отстрочившей вечный срок,
ни о мыле земляничном, ни о смывшихся картинках
из журнала «Огонёк», ни о Ленине в Разливе,
ни о Сталине в Кремле, ни о бабушкином ситце,
ни о папиной лыжне, ни о Герман, ни о Мондрус
в ободзинских облаках, ни о вафельке «Снежинка»,
ни о слизи «Геркулес», ни о голосе Америк,
заглушающем «Маяк», ни о родине почившей и
пропитой на ура,
в сорок лет эмигрантского срока ни об этом, ни о том
и ни-ни обо мне, обомлевшем по весне обетованной
в бездыханности павловских троп, о троллейбусной
баранке и сержантском котелке, о тебе и зиме
чужестранной за смыканьем безлюбых дорог —
ни о Мишке, ни о шишке в новогодних шеншелях,
ни о слопанной коврижке, пережившей божий срок:
подгорела наша каша, и сбежало молоко, чтоб
уже ни о чём не жалел я и жалел чтоб
почти обо всём.
Благость
Благость незнания, радость разлуки,
солнце кромешного тла упования,
младость старения, нега борений,
пена безводных зыбей поминания,
небо терпения, прорва парений,
и за плечом наречённых возвратов
блоковских лётов радость-страданье,
розовый крест голубого розария,
сладость бескрылого сна прозябаний,
сорванный тын соловьиного сада,
где пасутся в тени иножители,
где обретаются недоземляне.
Стихотворения
Лада Пузыревская
Родилась в Новосибирске, в семье поэтов – может быть, именно поэтому стихи писала всегда. Автор трех поэтических сборников. Лауреат Григорьевской (Санкт-Петербург, 2016 г.) премии, нескольких сетевых конкурсов.
Стихи печатались в журналах «Сибирские огни», «Нева», «Новосибирск», «Дети Ра», в «Литературной газете», «Петербургской газете», «Камертоне» (Иерусалим) и др., в бумажных и сетевых сборниках и альманах.
так и ты
Просветлеешь лицом к лицу,
но с того не легче —
за оконным стеклом завис горизонт на вырост,
И ржавеет ландшафт, и время совсем не лечит
этой осени стойкий ласковый нежный вирус.
Посмотри, облака косяком подались на нерест,
оставляя чешуйки снов в семицветных хордах,
и полынь не звезда,
и на мёд извели весь вереск —
бабье лето, хмельная песня на трех аккордах.
Пламя синих ночей изошло на трескучий лепет,
поревёшь у реки – ни жива, ни мертва водица.
Это осень бесстыдно горбатого снова лепит
то ли бога нам —
кто же станет с таким водиться?..
Так и ты мне ни в жизнь
ни одной не простишь измены,
оставляя столбом соляным, старожилом чащи,
иступлённой иглой, умыкающей свет из вены,
слепорожденным вещим сном
в пустоте урчащей.
Пусть на время, но время свертывания короче.
Я не спорю, что ты любил меня крепче, Отче,
но я тебя – чаще.
оцифровка
Не сметь оглянуться. Предательски жёлтым
штрихует внезапно ржавеющий август
пустые дороги, которыми шёл ты,
где солнце и ветер, и шелест дубрав густ.
Мечтать, но не верить в заветное завтра —
теперь уж на той стороне ойкумены,
где первое слово баюкает Автор,
где, все ещё живы, себе на уме мы
Рискнули проснуться с косыми лучами,
махали руками последнему стерху —
ах, как мы в хрустальное небо стучали!..
Кто снизу, кто сверху.
В ответ – только эха бескрайние мили:
мол, вон покатилась звезда на тавро вам.
Не плачь, моя радость, о тающем мире —
он весь оцифрован.
Потерянный пиксель, птенец оригами,
хрустящие крылья с годами – как ветошь,
остывшую землю босыми ногами
всё вертишь и вертишь.
Поворот на закат
Андрею Ширяеву
Там, где кажется – можно ещё наугад выбирать
то ли правильный ход, то ли выход,
но времени нет уж
ни стремительно выжить, ни медленно не умирать,
греет только надежда на слова последнего ретушь.