Небо плачет человеком —
босоногая слеза
пахнет детством, пахнет снегом,
обнимающим леса.
А потом во тьме кромешной,
встав в дороге на ночлег,
одинокий, поседевший
небом плачет человек.
«Человек к человеку летит, идёт…»
Человек к человеку летит, идёт,
всё учёл, казалось, – длину пути,
направленье ветра и тяжесть бот,
сухостой и облако впереди.
Он спешит с поправкой на звёздный свет,
на изгиб дороги, весь изнемог.
Он добрался, но никого уж нет
в точке Б, на камне лишь тихий Бог.
Улыбаясь, гладит собаки шерсть,
говорит, собой осветляя тьму:
«Бери дальше, выше того, кто есть,
и тогда ты точно придёшь к нему…».
«Из какого глядим мы покоя…»
Из какого глядим мы покоя,
если в злой суете бытия
вдруг на нас налетает такое:
«Боже мой, что здесь делаю я?!»?
Из какой тишины безмятежной
слышим гам у базарных ворот,
лай собак, одинокий неспешный
захолустного времени ход?
Значит, кто-то берёт нас легонько
в чудотворное небо своё
на секунду нездешнюю, только —
нам до смерти хватает её.
Голем
…А на лбу у него светится слово «ЖИЗНЬ»,
в голове – стекляшка, в груди – лоза.
– Вот слеплю, и будет он нам служить, —
говорит мне сын, тревожны его глаза.
– Будет нас спасать от любой войны,
будет гнать подальше от нас беду.
– Саша, сколько света и тишины
вон в апрельском облаке и в саду.
Дался тебе этот глиняный истукан!
Вон перо спускается по лучу…
Ухожу.
Наливаю вина в стакан.
И курю, и думаю, и молчу.
«Тяжела тоска знакомого человека…»
Тяжела тоска знакомого человека —
выпив водки, лечь в неживом бурьяне,
провалиться в ночь, где ни лиц, ни снега,
а потом блуждать беспросветной ранью…
У тебя хоть есть в этом деле опыт,
персонажи книг и герои фильмов,
что в промозглый день поднимают ворот,
вспоминают давних своих любимых.
У него же нет от печалей средства,
лишь палёнки горечь, сухой калачик…
Ты, Господь, пошли ему сон про детство,
пусть поплачет в его траве,
пусть поплачет.
«А рубаху мне ты не ту надел…»
«А рубаху мне ты не ту надел…» —
говорит ему покойный отец.
Дом во сне его невозможно бел,
на столе разложен чабрец —
на газете старой, и пахнет им
так, что сыну впору глотать слезу.
И стоит в передней пастуший дым,
тишину держа на весу.
А потом – темнеет, и дверь скрипит,
и отцовы меркнут во тьме слова…
Лишь в углу у шкафа горит…болит
белизна холщового рукава.
«В конце всех концов ты сидишь на пороге…»
В конце всех концов ты сидишь на пороге
и смотришь в пустой огород.
Не зная осенней тоски и тревоги,
там ярко капуста цветет.
Летают над нею последние пчелы,
наверно, для них это сад —
сияющий, влажный…
И в воздухе голом
они все гудят и гудят.
Ботвою хрустя, подойдешь ты поближе
и скудную сладость вдохнешь,
стараясь запомнить и тучи, и крыши,
и веток ореховых дрожь,
и этих соцветий живое свеченье…
И к ним сотворишь ты потом
в пределах посмертных и воздух, и тени,
и бледный родительский дом.
«Пока зима безвидна и пуста…»
Пока зима безвидна и пуста,
хоть с голоса, хоть с чистого листа
ты не спеши на свете проявиться.
«Да будет снег!», – уж сказано. И мы
на белое глядим из белой тьмы,
и как вода, прозрачны наши лица.
И воздух тих. Ещё чуть-чуть и он
невозвратимо будет всполошён
тугим снежком, запущенным из сада.
Начнут розовощёкие мальцы
летать на санках, щёлкать леденцы,
в которых свет январского заката.
Давай еще мгновенье подождём,
пока с небес, преображённых в холм,
свои салазки не пустили дети.
И тишина не поднимает век,
как только что воскресший человек,
не помнящий о жизни и о смерти.
Сад
Погода нынче – Божья тень.
Стоит нежаркий лёгкий день
над сохлою травою.
И ты стоишь, ни трезв, ни пьян,
насквозь прозрачен, как стакан
с колодезной водою.
И ты стоишь, почти незрим,
объятый воздухом живым,
и плачешь без причины.
И сводит сад тебя с ума,
и таешь в нём, где свет и тьма
уже неотличимы.
«Есть в жизни жизнь – крылатая, другая…»
Есть в жизни жизнь – крылатая, другая…
Когда скворчиная на сад осенний стая
находит с шумом,
сыплется листва…
И ты в кричащем хаосе отлётном
сидишь на лавке в страхе безотчётном,
и медленно кружится голова.
Как будто кто-то латку снял с прорехи,
и хлынуло,
и падают орехи,
и птичья бездна бьётся меж ветвей.
О, сколько в ней пугающего чуда
и жажды неба дальнего – как будто
небес окрестных не хватает ей.
«Ноябрьский вечер…У костра…»
Ноябрьский вечер…У костра
в пространстве голого двора,