хоть и почти бумажная снасть и кость,
чтобы легко носить её, не жалеть.
Ноги твои тряпичные – раз и два, —
всё твоё человеческое выбирает близь,
верит в миры, картонные до нутра…
Но эти птицы, откуда они взялись?
Всё в тебе электрическое не твоё —
по водам, по воздуху, наобум
чайки ли, гуси-лебеди, белый шум,
ты ли, уловившая эту нить, —
что-то такое во сны твои звонит,
что-то тебе сигналит, свистит, поёт,
тянет вперёд по линии силовой,
остальное стелется трын-травой…
«Всю ночь притворяться спящей, ко сну…»
Всю ночь притворяться спящей, ко сну
отходить – и никак никакого сна не коснусь,
никакого дна илистого, заросшего заблуждениями,
онемениями, анемонами, анемиями, анестезиями.
Что же ты, Анастасия,
не сносить тебе имени!
Никакого сна нету вовсе. Да ты знала —
это признаки полёта, а днём
мы их не берём в расчёт и
разбредаемся в сорочках имён,
данных напрокат:
крестильных, ночных, похоронных, —
чтобы делать вид, что спим,
а самим летать, висеть над верхами,
по запазухам неба искать
Божьего пуха и воздуха —
Он видит нас насквозь,
мы и есть этот воздух,
который становится самим собой,
самим собой и снова…
его не поменять ни на что другое,
если нет ничего другого…
«Вдохнув забываешь выдохнуть…»
Вдохнув забываешь выдохнуть
уловленное насквозь
в тебе остаётся дикое
живёт в тебе на авось
Рассматриваешь внимательно
как пристальна слепота
как перисто-осязательны
вплотную впритирку там
сочатся туманом зрения
прохладные облака
и день замерев над временем
не хочет тебя искать
Вовсю обрастая нервами
и кровью лесной густой
себе не видна ты первая
воссоздана из пустот
руками листвы и ливнями
их линзами их чутьем
зеницами их звериными
в матерчатый панцирь имени
в благое Ничто Ничьё
«Сорвали звуки голоса…»
Сорвали звуки голоса,
За рамой в подлиннике вечер,
До ночи ровно полчаса,
А мысли, как автоответчик,
В соседстве множества пустот,
И не пускающих, и льнущих.
Пчела незаполнимых сот
Кроссворда сотворяет гущу
И поднимается, скользя,
И люстры навещает завязь,
И мыслям говорит: «Нельзя.
Из грусти мёда не составить».
«Земля сухих веток царапает лицо…»
Земля сухих веток царапает лицо
и оставляет на краю света
в конце концов,
всё, что выросло, уносит ветром,
сбивается в шар, качает головой:
Не головой тебе решать, ни боже мой,
не разберёшь ты этот сор,
солому мыслей, дикий бред, бурелом,
на самом деле тебя нет,
встреченная потом…
Не перечень черт,
не перченый язык,
а прочерк ветра – вжик!
Сочиняй себе кожу, если хочется,
и остальные признаки присутствия.
Что коснулось, мазнуло, наплыло на тебя,
наполнило, исчерпало, спуталось,
напророчило,
зарастает чёрной шерстью ветра
и едет всюду без билета…
Становится всем прочим…
«Проходят мимо медленные края…»
Проходят мимо медленные края
как снег и лёд как стадо былых коров
Вот человек и форма его изъян
он сам себе не свет не кров
он стар он медленно через край
его затягивает ведёт несёт
он астронавт изучает рай
который Марс и который год
который месяц или Луна
и этот город его теснит
Ступает еле касаясь дна
на лунный грунт и потом плывёт
Он не в себе он ни свой ни твой
он оттиск света ушедший в тень
в небесный строй
Он все бы мог тебе объяснить
но человеку не до людей
Ярослав Пичугин
Земля в снегу
Родился в Москве в 1953 г. Закончил МГТУ им. Н. Баумана. Автор 9 поэтических сборников и многих публикаций в периодике. Член СП Москвы. Работает в редакции журнала Всероссийского общества глухих «В едином строю». Серьезно занимается фотографией. Член Международного художественного фонда (фотохудожник). Провел несколько персональных фотовыставок, имеет публикации. Живёт в Москве.
«Легкой стужей сразу повеяло…»
Легкой стужей сразу повеяло
и сугробов до глаз намело.
Это близкий и дальний сеятель
демонстрирует ремесло.
Значит, снова, земля, заштопаешь
все протертости до основ.
Подошла к долгожданным опытам,
отойдя от осенних снов.
Значит, снова снежною полостью
укрываешься от обид.
Где-то там, на пределе голоса
одиночество отлетит.
Отлетит, наследив, как водится,
и отсеивая слова…
Долгогривой метели вольница,
как всегда – без речей – права.
Гражданская
обернулось небо стужей
рыжий ражий говор ружей
кат на ката брат на брата
от деревни и до града
дождь косой штыков огранка
узелком алеет ранка
обернулось стужей небо
много крови мало хлеба
«О чем загрустилось, художник…»
О чем загрустилось, художник?..
Отложены на день труды.
И что-то на сердце тревожно,
отчетливей привкус беды.
Укрыта в загашник пол-литра,
хоть дело, конечно, не в том.
Осеннего леса палитра
раскрыто лежит за окном.
Бери и рисуй отрешенно
сентябрьские виды окрест,
деревьев