«Как преобразовать Вселенную?»
22 февраля 2018
Брату о Солнце
Брат мой,
Не укоряй Солнце,
В полдень оно ослепляет,
Как твой несовершеннолетний сын,
Компьютерный гений,
Будь с ним осторожен,
Он в себе не уверен,
Так и Солнце в полдень,
То и дело, за тучу прячется,
Не дай Бог,
Совершит самоубийство.
Брат мой,
Не укоряй Солнце
За то, что ночью
Оно шляется неизвестно где,
Как твоя прелестная, роскошная,
Но
не очень путная дочь,
С какими Маяковскими чай пило,
С какими Белыми Карликами романы крутило?
Не расспрашивай!
Все равно – не расскажет.
А к вечеру Солнце похоже
На нашего стареющего отца,
Посмотри,
Как великолепен, прекрасен закат!
Только больно уж быстро
Солнце идет к горизонту.
Встанем, брат, на колени,
Попросим его помедлить.
Курочка Ряба
Жил-был дед,
Жила-была баба,
Была у них
Курочка Ряба,
Снесла курочка яичко,
Не простое, а золотое.
Дед бил, бил – не разбил,
Баба била, била – не разбила,
Мышка бежала,
Хвостиком махнула,
Яичко упало и разбилось.
Плачет дед,
Плачет баба,
Но не плачет Курочка Ряба:
Шел однажды дед по дороге,
Нашел кусок золота с лошадиную голову,
У встречного
Обменял на отличную лошадь,
У другого встречного
Обменял (зачем мне лошадь!)
На овцу, курдючную, жирную,
А овцу обменял
На иголку швейную,
Стальную, совершенно замечательную,
Да вот беда,
Потерял ее, забор перелезая.
Но старуха радовалась:
Живым домой вернулся.
Дед и баба!
Хорошие вы люди!
И мне хорошо
У вас на насесте,
Я снесу вам другое яичко,
Не золотое, а простое.
Самоубийцы
Бомж совершил самоубийство,
Печально,
Друг совершил самоубийство,
Река жизни потекла
По новым острым камням,
Господь
Хочет совершить самоубийство,
Боже,
Не делай этого!
Письмо
Государь великий Иван Васильевич,
Брат твой старший,
Атаман Кудеяр,
Письмо тебе пишет:
Давай разделим царство наше по совести:
Города и веси
Тебе, Иван, достанутся,
Леса, глухомани дремучие
Мне достанутся,
А кому большая дорога достанется,
То пусть Господь решит!
Примечание:
Существует легенда, что первая жена Василия Третьего, Соломония Сабурова, сосланная в монастырь за бесплодие, на самом деле была в этот момен беременна и тайно родила сына, который стал потом атаманом разбойников Кудеяром.
Владислав Пеньков
Здравствуйте, господин Гоген…
Пеньков Владислав Александрович, автор трёх стихотворных сборников и ряда публикаций в отечественной и заграничной периодике («Знамя», «Нева», «День и Ночь», «Эмигрантская лира», «Студия», «Крещатик», «Парус», «Русская жизнь», «Белый ворон», «Сетевая словесность», «45 параллель» и другие). Член Союза российских писателей. В настоящее время проживает в Таллине.
От автора: «Никогда ничего не кончается. Всё всегда начинается. И тогда, когда я думаю, что всё кончилось, я знаю, что это только начало. Просто иногда мы знаем, чем всё может начаться. А иногда только догадываемся – поэзией, музыкой, снами во сне и наяву. С этим чувством и живу сейчас. Этим чувством сейчас и живу. Это если коротко о себе».
Из колена Левиина
Наташе
1
Так бывает осенним рассветом,
если хмуро и тучи гуртом.
Прикурю папиросу на этом,
затянусь папиросой на том.
Брошу в чайник немного заварки
и любимую чашку протру.
Есть деревья, есть тропочки в парке.
Хорошо там бродить по утру.
Сливки осени – запах тумана,
и на дереве – дышащий мох.
Это – просто покой Левитана,
это просто, как выдох и вдох.
Сосны, ели, осины, берёзки,
сырость, дымка и морось. Озноб.
Погашу огонёк папироски,
поцелую покойника в лоб.
2
Это странно, очень странно,
но таков изгиб колена —
летний сумрак Левитана
наступает постепенно,
словно детства день финальный,
а колено – всё в царапках.
Луч дрожит диагональный,
паучки на тонких лапках.
Встанешь, выдохнуть не смея
воздух детский и печальный,
словно русский сон еврея,
словно обморок-мечтанье.
Встанешь, выдохнешь. По тропке
убегает лучик. Боле
не увидишь сумрак робкий
ни в лесу, ни в чистом поле.
После армянского вина
В. Исаянцу
Горы снега на асфальте —
Арагац и Арарат.
Ты навек в январской смальте,
мой родной печальный брат.
В смальте лужиц Эривани.
Ничего не говори,
потому что ты – из рвани
и – армянские цари.
Ходит белая голубка.
Если пьян, то вечно пьян.
Смотрит нежно, смотрит хрупко
виноградный Ереван.
Говорю, почти что брежу —
так глаза твои тихи.
Самого себя зарежу
за армянские стихи.
Я пишу, ты строчку кло́нишь,
а быть может, и клони́шь.
Лес, дубрава и Воронеж,
Ереван, Эдем, Париж
не вместят такого света.
Разбуди моё вино!
Золотое счастье лета —
все равны и всё равно, —
Император или нищий,
нищий или Тагавор.
День плывёт, сверкает днище,
завязался разговор
между белою голубкой
и горами. Синий свет!
Кроме жизни, самой хрупкой,
ничего на свете нет.
Есть гора, есть город снизу,
есть вино и нет вины.
И шагает по карнизу
белый голубь тишины.
Мы давно пропели, ара,
Божий свет. Целую, брат!
Снег обочин тротуара —
потемневший Арарат.
У меня голубка тоже