Ещё раз: я же Жижек, а не пуп планеты Земля,
И без меня хватает евроцентричности
В культуре до моего отца.
Так что читай Владимира Кошелева,
Будучи дранной мной под луной.
Досмотри фильм об ацтеках —
И к чёрту твоё сослагательное.
«Двуглавый специалист по социальной инженерии…»
Двуглавый специалист по социальной инженерии,
Родственный Женеве,
Он слез с дерева первым,
Взял палку в левую,
Камень в правую,
Ударил сильного
И стал главным.
Пещерный континуум считается от костра,
Нарядные женщины, замаскированные мужчины,
Дымоотвод в народ,
Привилегии.
Оппозиция паразитирует на неточности цели,
Ты пришёл слушать поэзию?
Я христианский проповедник.
Стих должен гореть, взламывая двери,
Святая книга – мой пост ВКонтакте,
Я устраивающий ураганы сын мамы твоей,
Я гонимый ветром по трущобам интернета призрак коммунистического
строя Кубы, смесь Дерриды и Чупакабры, Чупа-Чупса, Чунга-Чанги,
Чарли Чаплина,
Снимающего с тебя одежду гоблина…
Утопическое море надо мной.
«В небе крокодилом машет Парщиков…»
В небе крокодилом машет Парщиков,
А мы только узнали о дадаистах
И вчера составили свой манифест!
Облившийся зелёнкой – лишившись конечностей,
Мы кидаем ему столовые приборы,
Это пир на весь мир!
Пряники – в рот власти, крошки падают на пол,
На поедающих их голубях – мы отправляемся на восток.
А наши голодные гости России, имажинисты ням-няма,
Выпивайте в день по восемь стаканов воды,
Да хранит вас Кручёных!
[: Ыыыых!]
«Вот он я —…»
Вот он я —
обвенчан цветами
засохших полей
с открытым ртом
устаревших идей
вот, вот я —
отнимающий скорость у насекомых
ворочащий пасеку в поисках мёда
с желанием сбросить
сыпучий хвост в костёр
и кости во впадину имени.
карнавальными карандашами
рисующий предсмертную эпоху
москву, растущую дрожжами
и папу с крохой.
я слышал в разговоре:
сегодня мне сосала, вчера мне сосали, год мне сосали.
я слышал в разговоре:
– белый человек, кто такой чёрный человек?
– враг народа. чёрный человек – куцый человек.
и от каждого я слышал:
то, что мы называем царём
я называю ничтожеством.
я пожимаю плечами, мне нихуя не смешно
Сюита потрёпанного хвоста
Зарубцованное солнце и трещина в копыте,
Лошадь обездвижена вкопанностью метафоры.
Мимо рвов капканов прошедшее животное
Представляет вкус съедобной травы.
В седле герой-любовник, на нём репейник:
Одеждой похожий на бескройник, телеграммы
В кармане много, облился маслом,
Пожары тихо – летят в него.
Прошлое время растеклось по щебню,
Отразило гостя и вновь погасло.
Пустая местность, глухой наездник,
Затвердевшее в дороге масло.
«Луна и луг…»
Луна и луг.
Овечье свеченье,
Сброшенная в небо шерсть
сияет, к ней
пахла лестница
и варился спаржевый суп в домике,
точнее, одном его окне.
всё это видел хромой заяц.
«Про?рочество…»
Про?рочество!
Челоневек тсясад,
будущий человек вылезает
юлия юльевна с паспортом:
я завязала с наркотиками
в облакашные узоры бегущими,
кипяток из них мне в кружку —
Выпей!
Из неоконченных книг…
Константин Вишневецкий (1929–1972)
Стена
(Поэма)
Константин Михайлович Вишневецкий – это мой отец. Родился 30 августа 1929 года, умер 15 ноября 72-го года. Я его совсем не помню, мне было семь лет. Пришлось узнавать его позже, из рассказов мамы, его друзей, знакомых сослуживцев и, наконец, из его писем, черновиков и записных книжек.
Константин Вишневецкий был журналистом, в 60-е работал в «Известиях», стал собственным корреспондентом по Ближнему Востоку. Я тоже пошёл в журналистику. Когда в какой-нибудь редакции слышали мою фамилию, кто-то обязательно восклицал: «Ты Костин сын?! Вы же похожи!»
Самая известная в журналистских кругах байка о моём отце озаглавлена так: «О том, как Костя Вишневецкий проиграл в казино корпункт в Бейруте». Далее следуют различные версии. Наиболее достоверно так. Отцу поручили открыть корпункт в Бейруте. Было начало 68-го года. Затем произошла какая-то чехарда со сметой, которую никак не могли утвердить, – обычная советская бюрократия. Но он-то уже торчал в Ливане! Квартира, машина, техника, обслуживающий персонал… И Костя стал залезать в долги, причём одалживал у каких-то своих приятелей – то ли англичан, то ли американцев. Поступлений из Союза всё не было, и он пошёл в казино. Дурацкая, конечно, идея. Залез в ещё большие долги, проигрался в пух и прах. И тут «друзья-американцы» предложили ему сотрудничество вместо возврата денег. Поскольку на это Костя пойти никак не мог, то пошёл в советское посольство к специально обученному посольскому секретарю и всё ему рассказал. Долг погасили. Советского корреспондента тайно через Дамаск переправили в Москву, его жену Светлану Михайловну (мою маму, то есть) и детей (сестру и меня) подержали ещё какое-то время в Бейруте для прикрытия отхода. Якобы Вишневецкий просто отлетел в Москву по делам и скоро вернётся. Потом и нас так же тайно переправили домой известными только посольским секретарям дорогами.
Понято, что на этом журналистская карьера Вишневецкого закончилась. Не посадили его в тюрьму только потому, что его тесть, Николай Михайлов, был в ту пору председателем Госкомиздата и включил, как я полагаю, все свои связи. Отца обязали выплачивать колоссальную по тем временам сумму и запихнули – чтобы с голоду не умер – в журнал «Советское фото» текстовки под снимки писать, запретив ставить даже под ними свою фамилию. В «Известиях» его статьи появлялись иногда под псевдонимом «Волгин».
Пришлось начинать совершенно новую жизнь.