прокормить этот выводок злобных волчат,
посадить их на поводок.
в непочатом и непечатном краю
что ни буква – собачий лай.
если небо твоё стоит на крови —
выливай его.
willy, why?
то ли детский стишок, то ли взрослый грешок
сочиняется на посошок,
и в ногах его правды ни на вершок,
а другие части не в счёт
говорил, пока мог – зеленеющий мох
проступал на его устах,
то ли ветер скулил, то ли просто щенок,
а потом устал.
но сквозь рот говорившего плыли цветы,
плыл сосновый игольчатый звук,
прошивая пространство,
в котором и ты —
тишина,
полудетский испуг.
первоцветы не спят
в первобытном аду,
если ты не найдёшь, то тебя найдут,
переврут и скажут все за тебя —
хлорофилловый
ужас
небытия.
2
человекозвери и человекотравы
выходили каждый
не из своей дубравы
нерожденных несли
кто – в утробе
а кто – во рту
становились по эту сторону
и по ту
кем мы были и для чего стояли
неотличимы от тишины и стали
костяные снаружи
мягкие изнутри
обними нас
боже
или совсем сотри
но он нас говорит
заговаривает как зубы
до молочной кости
и идёт на убыль
бесконечный день
что ещё остаётся здесь
остаётся свет между мертвыми и
живыми
между сном горечавки
или плакучей ивой
посмотри ей в заплаканные глаза
говори
даже если нет слов
чтобы их сказать
3
если будет война (я осталась на – й —
перед бездной звучащего – на)
по губам молочая пойми прочитай
чья замолчанная вина
если длится война
виноградный побег
самым первым ложится в снег
одуванчик взлетает не чуя ног
безголовый мученик
лёгок пух
санитар-подорожник помочь не смог
потому что лишился обеих рук
то есть листьев конечно
мой хвойный друг
лишь зелёная кровь вокруг
мне бы вровень с этой живой травой
и над мертвой тише воды стоять
оттого что молчание не равно
нежеланию вспоминать
и у мяты память ещё свежа
и крапивы язык – острие ножа
и дрожащий лист поглощает свет
выдыхает смерть
VII. про-зрение
1
так дождь увидел:
человек упал
на землю – и запахло человеком
как будто разломился пополам
уткнувшись в ветер
который – колебание куста
на мягких лапах
а человек вдруг разомкнул уста
усталого листа
чтоб прорастать
в творительный и дательный
от паха
до глубины которая не он
а дышит голубым и невесомым
и в этом говорении немом
молчит как корень
смотрит как ребёнок
2
вколотили гвозди
но озираясь дико
сквозь запястья его проросла гвоздика
и губами рану трогала изнутри
потому что пилат…
изможденный вид
у разбойника – зверобоя
душепродавца…
…потому что – давка
и нечего там смотреть
просто дерево распяли на человеке
и потом ведь – умер на четверть
воскрес на треть
нас никто не учил как правильно
не пытайся
переломаны ветки-пальцы
но издали
мать-и-мачеха так глядит
будто в глаз превратилось слепое тело
и что за дело
чьё бревно качнется в моем глазу?
если все равно
на голгофу его несу
3
и шершавая древесина стоит без кожи
говорит мы то же
самое – от отца и духа
от плоти и пустоты
и поэтому сын плотника положи персты
мне на плечи
не бойся
не дам упасть я…
выдирает корни из жадной земельной пасти
и уходит вперёд назад в глубину и вверх
умирая за каждого
и обнимая – всех
Hieronymus
была ли здесь волглая темнота
была ли здесь иволга
налита
по горлышко узкое долгим о
где смерть вынимала моё нутро
чтоб пальцами в алое
чтоб не разлей вода
мне ливень летел как яблоко мимо рта
всем телом текучим выталкивая на свет
всё то чему в мире названий нет
и кто-то стоял по жабры в тугой тоске
огромной ракушкой на песке
неслышимым ухом где звуки горят внутри
где жизнь моя иволга
ивовой же кости
и вот по весне выплывает протяжный звук
из плоти шершавой
из мерзлых рук —
не птица но древо пернатое до корней
живее всех мертвых
румянее и белей
и нет никакого зеркала
из пустот
о чем-то своём бормочет безумный рот
и добрый босх склоняется надо мной
и пишет свет
до его разделения с темнотой
сон кувшинки, снящийся моне
1
как разучиться взгляду,
вымолчаться до речи?
терпкого винограда
смуглые зреют плечи
так далеко, что рядом
даже коснуться нечем —
горьким своим,
огромным,
бесчеловечным.
что за словами длится,
не оставляя следа?
если на наших лицах
плещется слепок света,
словно вода в копытце —
так тяжело и слепо…
выпей до дна, мой братец,
видится после смерти —
жизнь прошла