Андрей Бычков
Андрей Бычков родился в 1954 году в Москве. Окончил физический факультет МГУ и Высшие курсы сценаристов и режиссёров. Кандидат физико-математических наук. Учился на гештальт-терапевта в Московском Гештальт Институте. Практикующий психотерапевт.
Автор нескольких книг прозы, в том числе «Вниз-вверх», «Тапирчик», «Дипендра», «Нано и порно», «Вот мы и встретились». Сценарий Бычкова «Нанкинский пейзаж» получил «Приз Эйзенштейна» немецкой кинокомпании «Гемини-фильм» и Гильдии сценаристов России, специальный приз Международного Ялтинского кинорынка. Лауреат премии «Золотой витязь – 2012» (Серебряный диплом) за сценарий «Великий князь Александр Невский».
Лауреат нескольких литературных премий, в том числе «Нонконформизм 2014» (за роман «Олимп иллюзий») Финалист премий «Антибукер-2000». Пьеса «Репертуар», участник Международного фестиваля IWP (USA), поставлена на Бродвее («NYTW», 2001). Живет в Москве.
Селфи
Рассказ
1
Ты не знаешь, как тебе определиться и что тебе определять.
Ты пребываешь в смятении.
И воронка затягивает тебя все глубже и глубже. Ты думаешь, как хорошо выехать рано утром на чистый солнечный снег, на чистую дорогу. Слепит глаза. Наверное, это может спасти. Такое простое, сахарное присутствие в морозном воздухе.
Ты представляешь под собой большое горячее животное.
Оно играет мускулами спины. Длинными, стягивающими и распускающими движениями шага, раздвинутого в пространстве.
Но ведь это – лишь вымысел бескрайней пустыни.
Ты никуда не движешься.
Ты просто не хочешь открывать глаза.
Любая конкретность, любая определенность может ранить тебя безвозвратно.
Ведь достаточно спросить человека: в чем твоя забота? – чтобы человек, его отражение на сетчатке, стал как предмет.
Пойманный же в сачок своей судьбы, ограниченный датами рождения и смерти, сын своей матери и отца, гражданин города и отечества не знает о бесконечности.
2
– Тебе совершенно неинтересна реальность? – спросила женщина.
Они лежали в его номере. Дверь балкона была открыта, и горы стояли совсем близко. Снизу доносились дружные скандирующие крики.
– Я не знаю, – сказал он.
– Тебе неинтересны другие люди.
– Не то чтобы.
– Ты с кем-то расстался?
Он посмотрел на потолок. Две розетки – пожарных, от задымления, с красными мигающими огоньками, расположенные симметрично относительно фонаря.
Почему реальность, в отсутствии которой она его упрекает, должна всегда состоять из подробностей?
И правда ли, что всегда нужна какая-то история, чтобы о чем-то рассказать?
– Ты так всегда молчишь? – спросила она.
Он попытался улыбнуться и даже попытался ее поцеловать, но она отодвинулась, упираясь в него обеими руками, в грудь и в живот.
– О чем ты все время думаешь?
– Когда? – не понял он.
– Па-здрав-ля-им! – снова закричали снизу за окном.
И он вспомнил контур лежащей на пляже девочки – этот разрез на ягодицах.
– Твари, – сказала женщина.
Вся голая, она поднялась и закрыла балконную дверь.
– Сегодня день рождения директора, – сказал он.
И посмотрел на фотоколлаж, где горнолыжник в красивом красном костюме прыгал на фоне гор.
– Я уже нашла их танцевальную школу в Фейсбуке и написала им, что это не пионерлагерь. И ты знаешь, что они мне ответили?
– Что?
– Что это не они, что это шумят другие дети из другой танцевальной школы. – И как она называется?
– Я не знаю. Но это точно не «Тодес».
– Вот видишь, – сказал он.
Женщина вернулась на кровать, но теперь испытующе молчала. Очевидно, она вспомнила о том, о чем вспоминала и раньше, перед тем, как встать с кровати и закрыть балконную дверь.
– Мы знакомы всего второй день, – сказал тогда он. – И я еще никак не могу к тебе привыкнуть. – Но мне с тобой очень понравилось, – сказала она.
И по ее лицу он догадался, что она лжет.
Когда она ушла, оправляя на себе свое скользкое платье, он подумал обо всех случайностях, из которых состояла его жизнь, из которых она складывалась, и еще о том, что он так и не сказал этой женщине, с которой у него было не совсем хорошо, что завтра он уезжает.
Жизнь состояла из множества мгновений, наверное, каждое из которых хотелось бы запомнить и сохранить, но все они почему-то пропадали, проваливались в какую-то бездну, что часто ему казалось, что он и не жил.
Но что значит жить?
По странной траектории двигаться вниз.
Как же рассказать об этом скольжении?
О том, что и сам не знаешь, как назвать?
Дело не в прошлом.
И не в том, как от него избавиться.
Можно замереть в пространстве.
Двигаться из одной точки в другую.
Но во времени?
Что же это за странное чувство, как будто летишь, не в силах остановиться? Что под тобой ничего нет.
И за тобой ничего нет.
И нет впереди.
Что даже и эта женщина, да и та девочка с разрезом купальника, – такая же иллюзия. Как и конь, как и морозный снег.
3
– Ты же собирался уезжать?
Балкон был закрыт. Сквозь стекло был виден корпус соседнего отеля с бассейном, а за ним – станция канатной дороги с разворачивающимися кабинками.
Они лежали в ее номере.
– Элегантный мотор, – сказал он, глядя, как кабинки притормаживают, тормозят, и в них впрыгивают маленькие фигурки называющихся туристами.
– Ты не уехал из-за меня?
Он перевел взгляд.
– Не то чтобы.
Она чмокнула его большими влажными губами доброго ласкового животного. – Давай завтра на рафтинг? – Рафтинг?
Это странное слово уже переворачивалось, как геометрическая фигура в видеоклипе, и исчезало неузнанным.
– Старт напротив автобусов. Там еще пролетают, помнишь, на поясах, с «Полета орла». А мы пойдем на трех катамаранах через город. И говорят, что еще вниз после, километров шесть. Я никогда не пробовала. Давай?
Она засмеялась. Уперлась руками в его плечи и раздвинула колени над его бедрами.
– Скажи, что ты не уехал из-за меня?
И укусила его в шею.
– Ты что?! – вскрикнул он.
– Не отводи глаза.
Свобода не имеет имени и не знает предначертаний. Ты не сказал ей, что и во второй раз встретил ее случайно.
Утром ты сел на автобус и поехал к морю и там долго лежал, глядя, как другие заходят в море по острым камням. До рейса оставалось полтора часа. А аэропорт был совсем рядом.
Два подростка в одинаково длинных шортах прыгали через голову с огромного надувного плота. И тебе почему-то захотелось назвать их братьями. Они прыгали одинаково и были одного роста.
Широкий надувной плот переваливался по волнам, и удержаться на нем было трудно. Дождавшись неподвижности, как на качелях, надо было успеть прыгнуть в верхней точке, используя как бы и