Цивилизации, которая, по словам трансценденталиста Эмерсона, и задушит в конце концов человеческую расу.
Следующий за нами дом, щитовой, обложенный кирпичом, – Любин. Мне даже никогда не приходило в голову узнать её фамилию. Люба и Люба, без прозвища и без обычного для коренных жителей нашего села фамильного прозвища, передаваемого по наследству, – она не кривельская, её родное село километрах в восьми от нас.
Шесть лет назад она освободилась из мордовских лагерей и вернулась сюда, в дом покойного сожителя. Дети – старшая замужем, сын в училище, в общаге, ещё одна дочка в приюте. Работает Люба, выражаясь по-местному, у попов – нанялась к ним в пекарню уборщицей, получает тысяч пятнадцать.
Двор её зарос, печка дымит, все вечера окна мерцают от работающего в доме телевизора. Иногда ей привозят обрезки пиломатериала, старые брёвна от срубов на дрова. В этом году Люба сколотила себе туалет.
Попы, у которых она работает, располагаются на «бугре». Этот песчано-глинистый бугор с его неолитическими стоянками и поселениями железного века является доминантой нашей плоской местности, но не упорядочивает, а несколько искривляет её. Река Пара начинает перед ним нервно петлять, течёт то на север, то на юг, потом широко огибает его, поэтому наше село и называется Кривелём. Кривель – хоть ясное, понятное название, в полста километрах от нас по карте, возле Шацка стоит большое село Сново-Здорово.
Раньше на бугре был господский дом Ускова, от мощного корня помещика, вероятно, разрослись многочисленные побеги Усковых по округе. Половина села носила эту фамилию. Двадцать четыре Ускова не вернулись в Кривель с войны.
После помещика там был хутор Горбачёвка, колхозная пасека, старый Усков сад, но в девяностых это место приглянулось московским монахам. Легенда, которой пока не удалось зацепиться корнями за местную почву, но широко бытующая в интернете, гласит, что на памяти ныне живущих на вершину бугра опускалась сверху сияющая лестница, по ней то ли восходил, то ли нисходил преподобный Сергий Радонежский.
Сразу вслед за легендой возник на бугре и скит московского Данилова монастыря во имя Сергия Радонежского. В ограде скита находятся деревянная церковь, новый яблоневый сад, пасека, пекарня и мебельный цех, в нашем селе в здании Кривельской школы (ранее тоже господском доме) работает иконная мастерская. Скит построил церковь в Можарах, есть молочное и зерновое хозяйства по окрестным сёлам. Видимо, дела на бугре идут хорошо: монах, отвечающий за выпечку хлеба, ездит на «ренджровере», главный по стройматериалам – на «мерседесе».
В обители уже пятый по счёту настоятель, отец Феодосий, бывший военный лётчик. Восемь лет назад осенью в хороший солнечный день он крестил меня на «поповской купалке», в водах Пары, предварительно освятив их. Так что в день моего крещения в реке текла особенная вода, хотя вряд ли кто-то живущий на её берегах или в ней самой отметил это.
Проведённый обряд гораздо больше привязал меня к нашей реке, чем к христианскому вероучению. Я так и не научился посещать службы, носить крестик и причащаться, а вот без прогулок по берегам Пары, без того, чтобы посидеть на её берегу, пройтись по ней на лодке, исследовать омутки и быстринки, понаблюдать за бобрами, роющими в берегу норы и стригущими кусты и деревья вдоль воды, – без этого начинаю скучать.
Приходские церкви есть в соседних Михеях (красного кирпича, высокая и просторная, шесть километров от нас) и в соседнем Красном Угле (маленькая белая, четыре километра от нас). Когда ещё одна начала строиться в самом Кривеле, Сашка Заяц, внук дяди Коли Карася, сказал: «Церкви на каждом углу растут, как…»
Сашка подыскивал слово, и я ждал, что он скажет «как грибы», но это выражение показалось, наверное, ему невыразительным.
«…как заправки», – закончил он.
Строительством нашей духовнотопливной заправки руководил мой дядька. Они с тёткой художники-медальеры. Мне в детстве нравилось смотреть, как они, сверяясь со своими эскизами, вооружившись зубоврачебными инструментами, лепят из серого пластилина монеты и медали. На пластилине появлялись портреты или здания, прорисовывался шрифт, потом это всё заливалось гипсом, гипсовая форма смазывалась вазелином и в неё снова заливался гипс. По отливке проходили резцом, убирали огрехи, подправляли буквы, припорашивали бронзовой пудрой и несли на художественный совет, а потом на монетный двор.
Сейчас, на пенсии, когда заговорили о новой церкви в Кривеле (на кладбище, на месте снесённой после войны), у дядьки появилась возможность соединить страсть к дачному строительству с опытом художественной работы, и он взялся за дело с энтузиазмом. Эскизы, книги по храмовой архитектуре, чертежи, планы, сметы, огромные иконы, которые писала тётка для будущего храма. Дядьку назначили старостой будущего храма.
Церковь получилась высокая, деревянная, светлая, с частыми большими квадратными окнами, как в детских садах, школах, поликлиниках и других общественных помещениях, возводимых в семидесятые годы, во время начала его художнической карьеры.
Коллективно жители села работали только на рытье ямы под фундамент и строительстве опалубки под него. Собралось человек десять мужиков – половина дачники, было весело. Судя по остаткам старого фундамента из белого камня, новый храм умирающей деревни обещал быть просторнее, чем тот, который стоял при живом, людном, рожавшем ребятишек Кривеле.
Далее работа перешла в руки специалистов – рубили ребята из Вологды.
В это же время другой кривельский пенсионер, сын дяди Коли Карася, тоже Карась (фамильные клички переходят от отца к сыну), Коль Колич со своей стороны взялся за благоустройство села – решил установить памятник односельчанам, погибшим в Великую Отечественную. У Коль Колича нет художественного образования, зато есть большой опыт работы бригадиром на московских стройках.
И на то, и на другое деньги собирались с населения и с местных спонсоров, поэтому оба пенсионера являлись конкурентами. Они могли часами спорить, что нужнее для села, в котором с трудом насчитывается сотня жителей, – памятник или храм. Стоят на морозе расстёгнутые, жаркие и спорят.
– Храм – тот же памятник, Коля.
– Нет, Михалыч. Памятник – это памятник, дань живых павшим. Если у народа отнять память…
– Помолись – вот и будет память. А твоя стела из нержавейки рядом с трансформаторной подстанцией – это что? Память?
– У тебя отсюда предки не уходили на фронт…
– У меня с другого села уходили.
– На твою церковь миллионы нужны, тебе бабки их наберут?
– В церковь каждую неделю ходить будут, а на твой памятник раз в год.
Строительство церкви – это всё же не дачное строительство. Ковёр с нарисованными оленями на стену