Какими маленькими оказываются эти города, контуры которых видны на земле! Только Старая Рязань, сожжённая монголами, поражает воображение своими размерами. А по большей части это скорее крепостцы, деревянные замки, почти половина из них защищала стенами площадь менее полугектара. Ижеславец на реке Проне возле Михайлова, упомянутый в «Повести о разорении Рязани Батыем» и не возродившийся после монголов, оградил аж тремя линиями валов и рвов территорию, на которой с трудом уместятся три или четыре моих дачных участка. Но каждый раз мне кажется, что места для городов выбирались не только с умом, но и с душой. Так, чтобы приятно было начинать новый день, оглядывая с утра окрестности.
Любимой тоже нравится бродить по древним городищам, по пустым местам, где стояли города, шевелить ногами травы. На оплывших валах Ижеславца она находит забавное растение с красноватыми ягодами, гуглит в телефоне и понимает, что это спаржа. И теперь у нас на грядке растёт эта ижеславльская спаржа. Через четыре года, когда она разрастётся, любимая собралась приготовить из неё салат. С Темгенёвского городища привозит степной ковыль, красиво колышущийся под ветром. Со Старой Рязани над Окой забирает обычную берёзку, чтобы она росла под окном.
Ездим и по усадьбам. В усадьбе славного полководца Скобелева она ходит по зданию построенной им школы для крестьянских детей, слушает местного экскурсовода и узнаёт исторические факты.
Народ его очень любил. Вот такие картинки на стены любили клеить. Даже бутылки в виде генерала изготовляли, вот две такие бутылки. Самого генеральского дома, к сожалению, не сохранилось, народ спалил, всё растащили, а потом от греха побросали самое ценное в пруд. Зато сохранилось место упокоения любимого скобелевского ахалтекинца Геок-Тепе, белого жеребца, названного Зелёным холмом.
За скобелевской усадьбой в Заборово рядом с полевой дорогой стоят стога, и она наблюдает, как наш подросток прыгает по этим стогам, задыхаясь от счастья и прелой соломенной пыли.
В Нестерово, пока сын лазает по винтовой лестнице на колокольню, она разглядывает лежащее в крапиве и мусоре надгробие и читает надпись на полированном чёрном камне:
«Другу моему отъ супруги княгини Волконской въ память и благодарность за прошедшее щастье».
При въезде в Сасово у заправки ТНК на обочине шоссе сидит на земле огромный гипсовый Хэмингуэй. При желании его даже можно узнать. Местные зовут его охотником, хотя он давно уже утратил своё ружьё. Этот единственный в России памятник великому американцу изваял кубинец – курсант Сасовского вертолётного училища, увлёкшийся занятиями в местном художественном кружке. Хэмингуэй, подобно надгробию князя Владимира Волконского в Нестерово, провёл несколько лет в канаве, пока его не вернул на свет какой-то предприниматель. Теперь любимая фотографируется у него на коленях.
В Каргашино тоже экскурсовода нет. Топорщится из густых зарослей черноклёна разрушающаяся псевдоготика барона фон дер Лауница – стены с кремлёвскими зубцами-мерлонами, башни, вытянутые вверх арки. Подросток с удовольствием исследует руины конезавода, а она боится змей и крапивы, ждёт, смотрит в телефон.
Барона очень любили. Боевой офицер, спас на смотру жизнь императрице Александре Фёдоровне. Петербургский градоначальник, борец с преступностью. Убит террористом. На похороны сюда, в Каргашино, на родину Владимира Фёдоровича, прислан величайшим распоряжением гроб из хрусталя. Крестьяне несли гроб на руках в страшную вьюгу. Позже выкопали. Сдёрнуты ордена и сапоги, труп брошен в канаву, в хрустальном гробу стирали бельё, пока не раскололи. В сапогах ходил комиссар. Один сын барона погиб на германской войне, другой сын и жена – в лагерях.
– Удивительно! – поражается она. – Залез в телефон и всё узнал. Всё-таки интернет – это чудесно.
В Бельском посреди поля догнивает последняя деревянная колокольня Рязанщины.
В Дивово едва различим среди деревьев одинокий стройный минарет, построенный чудаком-помещиком, насмотревшимся открыток с изображением Константинополя. Рядом институт коневодства, вольеры с лошадьми, и любимая пробует кумыс из молока мохнатых злых пони.
В Костино возле Рязани среди листвы проглядывают колонны ионического ордера, а в одичавшем парке, спускающемся к Оке, уходят в никуда каменные ступени. Попасть туда трудно, местные дети показывают дорогу и рассказывают страшилки о привидениях, по пути приходится преодолевать высокие заборы.
Пара часов езды на север от нас – и над Окой пестрит крышами Касимов, столица просуществовавшего двести лет Касимовского ханства. Маленький уютный городок с усыпальницей чингизида Али-хана, старинной мечетью, музеем самоваров и приятными кафешками, куда пускают даже с собакой.
Рядом с Красным Углом, в нескольких километрах от Кривеля, посреди поля на холме стоит последний сторожевой дуб Рязанской области, пожалуй, единственная историческая достопримечательность нашего Сапожковского района. С дуба сторожа выглядывали татарские отряды. Через Сапожок проходила часть Большой засечной черты, ограждавшей рязанские поселения от Дикого Поля, а сам городок служил заставой на одном из ответвлений Ногайского тракта.
В 1627 году сапожковский воевода Яков Милославский доносил: «Мая в 10 день приходили к Сапожку татары и, быв на сапожковских полях, пошли от Сапожка опять в степь, а взяли трёх человек и да пять лошадей отогнали… В июле же 12 дня опять приходили татары под Сапожок человек тридцать, а отбить их было некому, потому что в Сапожке какие и есть ратные люди, и те безконны и бредут врозь от татарских частых приходов».
Лет сто назад в дупле сторожевого дуба по обету жил местный старец. У корней на большом валуне – месте его моления – им грубо выбит крест. Последние годы покойному пустынножителю стали щедро оставлять под дубом конфеты, печенье, монеты, даже одежду, поскольку зимой на продуваемом холме очень зябко. Нижние ветки увешаны ленточками, на стволе укрепили икону. Получилась какая-то православно-языческая кумирня.
На родине богатыря Добрыни Никитича в Шилово, в краеведческом музее выставлены черепки, украшения и наконечники стрел, оставшиеся от загадочной, непонятно откуда пришедшей сюда культуры Рязанско-Окских могильников. На осколках керамики осталось всего несколько букв их рунического нерасшифрованного письма. Появились здесь вроде бы с запада, завоевали себе место под солнцем и через несколько веков сгинули. То ли готы, то ли не готы. Что-то у них было от угро-финнов, что-то от балтов, многое связывало с сарматами или другими иранскими народами. Жили богато, являлись знатными милитаристами, вооружены были мечами (роскошь для того времени), воевали даже женщины.
Такая вот на этой ровной и не очень выразительной земле исконная русская мешанина из говорящих на правильном французском Волконских, античных колонн, гипсовых американских писателей, арабских дирхемов, венгров, отставших во время великого переселения народов, турецких минаретов, татар, мордвы, остзейских баронов в хрустальных гробах, вятичей и амазонок из Рязанско-Окских могильников. Азартному директору Шиловского музея этого недостаточно, он упорно ищет на берегах Оки ещё и аномальные зоны,