Володина бывшая, заведшая себе новую семью в Москве, иногда присылает в Кривель своих младших девочек от нового мужа, Татьяна Ивановна исправно кормит и их.
Почти каждый день Володя ездит в Сапожок и возится с внуком. Заезжает постоянно в Красный Угол проведать крестника. Иногда калымит у попов, иногда таксует, когда подвернутся клиенты, непрерывно чинит свою «Ладу Калину», возится по хозяйству, рассказывает мне новости или вспоминает службу в армии в ракетной части под Барнаулом. Он производит впечатление человека достаточно свободного – в том, что его жизнь сложилась так, как сложилась, он не винит никого. Ни близких, ни друзей, ни общество. Здоровье, по его словам, пропил он сам, соображалка иногда плохо работает – тоже сам виноват.
Володя интересны живые люди. Он с удовольствием слушает истории о том, кто и как повёл себя в разных ситуациях. Разговоры и размышления о социальном устройстве общества и социальной несправедливости ему скучны. Да, раньше веселее было, при колхозе, ребятишек много было, вообще народу больше. А с другой стороны – бардак был страшный.
…что же с тракторами делали! Вот старые «Беларусы», МТЗ-50, которые на экспорт делались, те вообще неубиваемые были. Гробь, гробь его – он всё равно один хрен бегает. Ну и гробили.
…Ваня Король раз восемь переворачивался по пьяни.
…Толя Ховрач едет на своём тракторе, говорю – масло проверь. А, отвечает, хрен ли это масло проверять, раз его там нету. И так всю дорогу.
…греть зимой неохота – дёрни меня. Вывезешь его на дорогу, дёргаешь, дёргаешь, завёлся. Троит, троит, потом вроде ничего.
…сколько же мы зерна пропили!
…солярка вообще ничего не стоила – вон у Кривелька цистерна стояла, нужно – открывай крантик, наливай. Она постоянно и подтекала – крантик не довернут путём и уйдут.
…а в капремонт отправишь… Раз я возил осенью навоз на тележке, потом эту тележку в Шацк на капремонт отправили. Вернулась весной яркая, крашенная прямо по навозу, где он прилип.
…коров рыбой минтаем кормили.
…за сеном на юг чуть не до Кавказа ездили… Конечно, после этого всё развалится, вот и развалилось.
За домом Чигарей – дом, принадлежащий Нинке Голынихе, в нём мыкается недотёпистый Серёжа Костыль. А до него мыкался старичок, который умер потом в сапожковской больнице. Нинка крутила какие-то дела в Москве, а сюда отправляла тех, кто терял своё жильё при этом.
Дальше живёт Шура Борисова, тоже пенсионерка, тоже работала дояркой. Сын, Коля Мельник (кличку дали за любовь молоть языком что попало), живёт в Рязани.
Пока на Кишке живы Татьяна Ивановна и Шура Борисова, Костыль не пропадёт. У него на всякий случай будут отбирать деньги, которые изредка присылает Нинка, которые он заработает у попов на картошке или закалымит где-нибудь ещё, а потом экономно выдавать потихоньку или даже покупать в автолавке хлеб, сигареты и макароны и выдавать хлебом, сигаретами и макаронами. У него всегда будет какая-никакая одежда, картошка, общение.
За Шурой – Колюня Ермаков. Некоторое время он работал в Москве на поливальной машине, теперь дожидается пенсии в отцовском доме. Его отец звался Старым Цуканом, как будто заранее ожидались и Молодые, но на сыновей это прозвище не перешло, наверное, из-за того, что страсть подворовывать не передалась наследникам. Деда их валяли в перьях и водили по улице в овечьей шкуре, отец был притчей во языцех, но старшие братья вышли правильными, разъехались по разным городам, работали, дурного слова про них никто не говорил, да и на Колюню как будто не хватило батареек. Цукановский воровской азарт закончился. Ходит Колюня, принюхивается своим большим хрящеватым носом, крутит головой, высматривает что-то, может сесть на хвост, если у кого есть выпить, но пакостничать не будет. Если возьмёт в долг – отдаёт.
Старый Цукан под конец жизни стал путешествовать. Его искали, ловили, возвращали, потом даже привязывали за ногу во дворе, но удержать не могли. Смотришь – он уже семенит согнувшись по дороге или прямиком через кусты, через поле, пытается недорого продать встретившимся людям обрывок газеты или клочок старой пакли. Последний раз его искали месяц, потом нашли по стае воронов и по запаху в крапиве у Кривелька.
Цукан оставил о себе много историй, подтверждающих моё подозрение, что в деревне люди как будто в большей степени имеют право быть непохожими на других, поскольку знают, что общество их всё равно примет, руководствуясь принципом – свой, кривельский, хотя и не такой, как следует.
В деревне люди объединены по географическому признаку, в городе же или в интернете мы ищем общества себе подобных, похожих на нас, и, окружив себя этими подобными, стараемся соответствовать им, чтобы не быть изгнанными из коллектива. Американский социолог Ирвинг Гофман подметил, что в современном мире уже недостаточно просто быть человеком, чтобы восприниматься как человек. Теперь необходимо изображать реальность и правду, чтобы в тебе увидели человека.
А тут как будто этот принцип ещё не начал работать. И я наконец впервые за долгие годы немного расслабился. Такой, какой есть – чужой, городской, совсем не похожий, живу себе спокойно на своём конце Кишки и могу не думать о социальных шаблонах, не изображать реальность и правду, не соответствовать. Человека в тебе и так разглядят, а своим всё равно не станешь.
За Колюней – дом Тони Мартышки, которую недавно парализовало, а затем насыпной мостик с трубой, в которой протекает Кривелёк. Дорога через мостик уходит к дому фермера Вити Назарова.
У Вити весёлая жена, красавцы сыны и дочка, внук Владик, с которым дружит наш сын, дом охраняют огромные собаки разных кровей с пустыми ясными глазами, иногда гуляющие по округе. Коровы (больше в селе их ни у кого нет), овцы, поля с пшеницей. Витя не сыплет на свои поля ядохимикаты – «Моя земля, не хочу травить». У него нет наёмных рабочих. Витя не курит, почти не пьёт, и мне часто кажется, что не спит.
Когда мне нужно что-то подварить в машине, вспахать, пробурить, привезти, расчистить от снега дорогу, когда мне нужно сделать что-то, с чем я сам не могу справиться, я, как и многие жители Кривеля, иду к Вите. Вернее, приезжаю и сижу в машине, пока он не выйдет, потому что пару раз его Джек подкарауливал меня на дороге, и я глядел в его нечеловеческие глаза. Пока всё обходилось благополучно, но мне кажется, что когда-нибудь обойдётся неблагополучно.
Старший Витин сын, Славка, живёт своим домом, имеет фуру, на которой ездит в дальние рейсы, пасеку, жена работает в магазине. Младший,