«Отношения» – это значит: перезваниваться по пять раз в день и встречаться трижды в неделю.
А у меня такой возможности нет, я работаю с утра до ночи, с единственным выходным днём; не высыпаюсь, устаю, денег всегда в обрез; каждый день нервные ситуации, бывают и скандалы, и разборки даже. Сил едва хватает, чтоб вечером добраться до койки и душ принять, грязь из-под ногтей вычистить.
Колёсами заниматься – дело хлопотное, муторное. Где деньги – там всегда хлопоты, грязь и нервы.
Я не давлю на жалость, нет. Приморцы не жалуются. Мы – счастливые, везунчики, избранные, мы живём в лучшем месте Земли; второго такого города, как Владивосток, нет, поверьте.
– Меня Варя зовут, – говорит она. – Варвара.
– Виктор.
Она протягивает узкую горячую ладошку.
Она сильно моложе меня, и ладонь её гораздо слабее моей сбитой коричневой клешни.
И пожатие её мягкое, мгновенное, стеснительное.
И вся она, Варя из Петербурга, кажется мне чрезмерно слабой, чужой, посторонней. Нежной, наивной, не приспособленной ни к острову Путятина, ни к Приморью. Пришелицей с отдалённого запада, из неведомой Северной столицы, где я никогда не был и вряд ли побываю в ближайшие годы.
Что такое Петербург?
Этот город находится с другой стороны глобуса.
Моей фантазии едва хватает, чтоб вообразить такие масштабы и такие концы.
Но я только солидно киваю: конечно, известное дело, в школе проходил, и в универе – Пётр Первый, окно в Европу, революция, Владимир Ильич Ленин и так далее.
И вдруг – пока киваю с вежливой улыбкой – до меня доходит совершенно отчётливо, или, как говорит мой надёжный партнёр Серёга Мариман, «конкретно»: если я сейчас повезу её на Путятин, то обратно вернусь только завтра.
Потому что этот паром на сегодня – крайний, а следующий будет в восемь утра.
Более того, если перетопчусь ночь на острове, а с утра выберусь обратно в Дунай, то по пути назад, в город, попаду в утренние, наши всеми любимые и широко известные владивостокские пробки; и дома буду в лучшем случае в полдень.
Хорошо, что завтра понедельник, мой выходной.
Но это не всё: ещё через пять секунд до меня доходит ещё отчётливее и конкретнее, что я совершенно не беспокоюсь по поводу обратной дороги, утренних пробок и что спалю бак бензина – тоже не беспокоюсь.
А беспокоюсь только насчёт девушки Вари из Петербурга.
Закрыл машину, куртку натянул. Взял обычный комплект: нож, фонарь, три зажигалки, бутылку воды и сухие носки – на случай, если ноги промочу.
Купили билеты, сели на посудину, пошли.
По спокойной воде паром до Путятина идёт минут двадцать, но сегодня качает и, хотя залив Стрелок от ветра защищен (недаром здесь вояки стоят), на воде крупная зыбь.
Чуть усилься ветер – и паром не пустили бы, он плоскодонный, плавает примерно как утюг. Однако местные им гордятся. Называется самоходный плашкоут, построен по образцу танкодесантной баржи, такой посудине и пирс не нужен: заезжает носом на любой пологий берег.
Сейчас вместо танков с нами на Путятин плыли мирные «грация-вагон» и «хонда-CRV».
Пока шли – Варю укачало и, как я понял, даже стошнило: дважды бегала в гальюн. Я деликатно помалкивал. У сухопутных людей всегда так.
В проливе, за мысом, мелькнул свинцовый борт – военный катер, едва видимый в сгущавшейся темноте; прошёл на огромной скорости и канул.
Здесь тайные, заповедные места, а до недавнего времени – и вовсе засекреченные, режимные, военно-морские. По тайге не погуляешь: тут колючая проволока, там блокпост, попрёшь буром – могут и застрелить.
Всё серьёзно в этой бухте, и, если бы не сумерки, на дальнем берегу можно было бы увидеть стоящие в ряд огромные цилиндры, выкрашенные в ярко-красный цвет, каждый размером с трёхэтажный дом: реакторные отсеки атомных подводных лодок; списанная в утиль, законсервированная, но до сих пор опасная бешеная ядерная сила.
По железной аппарели сошли на берег. Асфальта на Путятине нет – грунтовки. Летом – пыль, весной и осенью – грязь.
Домишки, магазин, школа, бетонная стела с профилем Ильича… Полчаса мы пробуривались пешком по темноте на окраину посёлка, по наименее интересной части острова. Встречные с нами, как полагается в деревнях, здоровались.
На Путятине я был раз двадцать – здесь хороши побережье, бухты в окружении скал и ещё есть широко известная достопримечательность, Гусиное озеро, где в августе цветут лотосы, – но Варя не слушала мои рассказы про озеро, лотосы и бухты. Домой спешила: устала.
Немного рассказала о себе.
Я подсвечивал фонарём ей под ноги, слушал и поддакивал.
Здесь, на Путятине, у неё жил дед, отец матери, военный моряк на пенсии.
Этого деда она видела в жизни лишь раз, в детстве.
Я стал расспрашивать, что за дед-моряк, в каком звании, на каких кораблях ходил, где именно, – но Варя путалась в деталях: то ли капитан первого ранга, то ли второго, то ли просто капитан на каком-то пароходе. Для неё это звучало как китайская грамота, ничего не значило.
После школы поступала в медицинскую академию имени Мечникова, но не прошла по конкурсу.
А в другие институты не хотела: только в Мечникова.
Только врачом. Как мать. Но не вышло.
Это была её первая драма, а следом грянула и вторая: в семье начались нелады, папа нашёл другую женщину и решил с мамой развестись. История тянулась года два: наконец папа оформил развод и ушёл.
Семья распалась.
Варе исполнилось девятнадцать лет.
И папу, и маму она любила, единственный ребёнок.
Всё как у меня.
– Я тоже у родителей один, – сказал я. – Прекрасно понимаю, что вы пережили.
– До сих пор не пережила, – ответила Варя, – ужасно это. Невозможно. Были нормальные люди – и вдруг перестали быть нормальными. А я же – взрослый человек! Я всё вижу! А они со мной – как с младенцем. Врали оба. Мама врала, что папа одумается… Папа врал, что мама преувеличивает…
Квартира на Васильевском острове, у любимой дочери – своя комната, карманных денег – сколько хочешь. И чем громче отец и мать кричали друг на друга, тем больше денег давали. Компенсировали, в общем. Невыносимо было дома сидеть. Уходила утром, шаталась по городу до ночи. Все клубы обошла по десять раз. Пила то вино, то коктейли. Ночевала у подруг. Примкнула к движению «эмо», покрасила волосы в синий цвет, разочаровалась, отошла от движения. Курила марихуану, таблетки пробовала, «экстази». Бойфренд был, гражданин Финляндии. В Петербург приезжал водку пить; взрослый уже, примерно как я. Хороший человек, но дурак полный.