«Куда вы его дели?!» – возмущался главврач больницы.
Мама в ответ пожимала плечами и о йоге умалчивала, чтобы ее не сочли сумасшедшей.
Николя выкурил несколько сигарет подряд и сказал:
– Потрясающая история!
– Мы молились за выздоровление Фроси у иконы Девы Марии, – сообщил Захар.
– Вы ходите в церковь?
– Довольно часто по воскресеньям.
Для меня это было новостью.
– Я думала, геи не ходят в такие места.
– Разве Бог не даровал нам равные возможности? – удивился Николя.
– Так и есть, но все-таки…
– Мы побывали в трех церквях за один день и всюду молились. – Николя говорил совершенно серьезно.
– Ты поддержишь нас? – спросил Захар. – У нас для тебя презент!
Николя вышел в коридор и вернулся с пакетом.
– Что это?
– Посмотри.
Я развернула упаковку и ахнула: это был коврик для намаза.
– Ты знаешь суры из Корана. Будешь молиться за Фросю, чтобы она вернулась к нам?
– Буду, – пообещала я.
– А на твой двадцать первый день рождения мы отправимся в парикмахерскую! Тебе когда-нибудь делали маникюр? – спросил Николя.
– Нет… В детстве я как-то накрасила ногти маминым лаком. За это меня хорошенько избили.
– Надо сделать укладку, прическу! Мы все оплатим. Ты понимаешь, что окажешься в настоящей парикмахерской?
– Но… мне, вероятно, придется снять платок?
– Конечно! – вскричали Захар и Николя. – Давно пора его снять, маленькая ханжа. Иначе ты так и останешься старой девой. Зачем ты надеваешь платок, как бабка? Другое дело – коврик для молитвы. Помолился – и убрал его подальше.
– Все девушки в Чечне носят платки… – попробовала возразить я.
– Вспомни, как ты его надела.
– Меня мать наказала: отлупила и побрила мне голову, когда я уронила на пол коптилку – банку с керосином и фитилем, тогда я и надела платок. Мне было десять лет.
– И ты никак не откажешься от символа унижения? Да ты мазохистка!
– И фетишистка!
– Это еще кто?
– Неважно! Все плохое когда-нибудь заканчивается. Послезавтра посидим в кафе и пойдем в парикмахерскую.
Спускаясь в старый парк, я смотрела на вековые дубы и высокие тополя, видевшие писателей и поэтов прошлого, побывавших на Кавказе. Деревья закрывали собой и без того тусклый предзакатный свет. Из глубин леса полз густой туман. Тишина рождала стихи и страх. Будто призраки прошлого, которых здесь не меньше, чем самих деревьев, касались меня и шептали свои истории. Ноги непроизвольно шли быстрее, выводя к открытому пространству.
Дойдя до сквера, я присела на кованую скамью в ретростиле. Зажженные фонари создали чарующую атмосферу, и, закрыв глаза, я думала о человеке, отношения с которым являются табу в нашей стране.
На мой двадцать первый день рождения мы шли по проспекту Карла Маркса, мимо фонтана «Чаша», городской администрации и домиков, где жители до сих пор бегали в туалет на улицу. Многие люди в этом районе ютились в крошечных комнатушках с решетками на окнах.
Я замешкалась на пороге парикмахерской, а Николя распахнул стеклянные двери и, забежав внутрь, перецеловал всех парикмахеров. Это оказались его давние знакомые.
– Все темы, – сообщил Захар.
На сленге так обозначались представители ЛГБТ.
– Здравствуйте! Чего желаете? – спросила меня улыбчивая женщина лет сорока и представилась: – Алевтина. Позвольте вашу куртку.
Меня усадили в мягкое кресло и повторили вопрос. Я взглянула на Николя.
– Сначала снимите с нее косынку, – посоветовал Захар, расположившись на диване. – Поскольку она ничего не знает о прическах, командовать будем мы.
– Вот и славно. – Алевтина с удовольствием стащила с меня головной убор.
Я вздрогнула и зажмурилась. Николя подошел и, погладив меня по волосам, сказал:
– Нужно придать форму, а вот здесь сделать вкрапление блонда…
– Это обязательно? – заволновалась я.
– Еще сделайте короче к щекам, а сзади оставьте удлиненные пряди… – Николя отдавал распоряжения со всей серьезностью.
Я сидела как кролик перед удавом и боялась пошевелиться. Это заметили и дали мне чай с булочкой. От такого радушия я начала согреваться. Николя листал журналы и периодически подбегал с советами:
– Наискось стригите, сейчас это модно!
Парикмахер Алевтина работала под его чутким руководством, а мастер маникюра взялась за мои ногти. Поначалу я отказывалась, подумав, что соверши маникюрша одно неосторожное движение – и прощай палец!
Пока мне сушили волосы феном, маникюрша протирала ногти, готовила их к обработке, а у меня от страха зуб на зуб не попадал.
– Не бойся, – сказал Захар. – Мы рядом и не дадим тебя в обиду.
Он пил кофе, аромат которого распространился на весь зал.
Маникюрша подпилила мои ноготки пилочкой, согрела в специальном растворе, пахнувшем болотными травами, а затем вытащила щипчики. Я отвернулась, потому что не могла смотреть, как убирают кутикулу. Но ничего страшного не произошло. Ногти покрыли нежнейшим розовым лаком.
Где-то играло невидимое радио, и Милен Фармер пела о жизни, в которой всегда есть место страданию.
Меня повернули к зеркалу, и я увидела там девушку, мало напоминавшую мою прошлую реинкарнацию. Отражение показало женский образ с короткой, изящной стрижкой, отчего вид у меня сделался чувственный и романтичный.
Захар и Николя любовались, стоя позади кресла.
– Я желаю тебе выбраться на такие частоты, где источник радости бесконечен. С днем рождения! – прошептал мне на ухо Николя.
– Аминь, – сказала я.
– Аминь, – повторили друзья.
Мы поблагодарили парикмахера Алевтину и маникюршу.
На улице было слякотно. В мартовских лужах отражались лица неулыбающихся людей, а нам было хорошо вместе. Это было счастливое время.
Утром в фотостудию забежал Геннадий и невозмутимо обронил:
– Вычту пятьсот рублей из зарплаты.
– За что?!
– Я главный! Делаю что хочу.
Пока я подбирала приличные слова, чтобы выразить недовольство, раздался телефонный звонок.
– Слушаю, – крикнул Геннадий в трубку.
Через минуту начальник побледнел и обратился ко мне:
– Ты будешь здесь?
– Мне работать надо, – на всякий случай сказала я.
– Да, да. – Он повесил трубку стационарного телефона на рычажок. – В аварию попали…
– Кто?
– Друзья…
– Когда придут остальные? – спросила я, не обнаружив ни фотографа, ни хозяйки, ни кого-либо еще.
– Часа через три. Я отпустил их до обеда.
Геннадий сел и закачался на стуле.
– Вы закроете фотостудию?
– Нет! – Он вскочил и подбежал ко мне. – Я в больницу. Ты остаешься за всех. Вот ключи от сейфа. Там лежит полтора миллиона рублей, должен приехать человек и забрать.
– Что-о-о?!
Но начальник как сумасшедший, натыкаясь на стены, побрел прочь.
Я осталась в фотостудии одна. С ключами от сейфа.
Вероятно, наученный горьким опытом Геннадий решил испытать нового сотрудника и дал мне ключи