В роду моём, видно, читеры —
Накатана ловкость рук…
Додо мой! До дыр зачитана
Чудесная fairy book.
Но то, что из спальни маминой
Вдруг выбежало, смеясь, —
Наверное, позже правильно
Я understand… не сейчас.
(Алиса шагает поверху,
Не гнётся под ней трава.
Ни разу – спиною к Кролику,
Ни разу. Она права.)
…Скажу, чтобы сразу поняли:
Жги фазу, топчи экран!
Чеширский, Сапковский, Джонни ли —
Я дальше не в силах run.
Устала уже от бега я
В обход, через ford и бред —
И всё натыкаюсь, бедная,
На слонопотамов след…
(Алиса тревожит сотовый —
Вне зоны. Страна чудес!
Солёной женою лотовой
Котяра застыл окрест.)
Идея с крокеем – здорово —
На клюшках войдём одних!
Баронов sheep'асты головы —
Поди достучись до них.
Я долго была красива, но
Прекрасна и бренна плоть:
Нам нужен проход к Слезливому —
Манагера озаботь.
Э… ну – церемониймейстера…
(Алиса пошла фонить…
Обмётаны губы – клейстером
Пирог; она хочет пить,
Она не в себе.)
Уверена,
Что нужен теперь dress code:
Я думаю, в мэриэннином
Мне больше всего идёт.
И будем в метели складывать
Не «вечность», не что-то вне —
А что априори hide and wait
В расшатанном сердце… Мне…
(Алиса зачем-то падает
Со смехом. Темно в окне.
Но договорит. Она do it.)
…Мне всё интересно! Мне
Хотелось узнать в оффтопике:
Драконьи крыла у вас
По жизни не больно лёгкие?
Серьёзно?… – Алиса ask…
Алексей Колобродов
Алексей Колобродов родился в 1970 году в Камышине. Учился в Саратовском госуниверситете, Литературном институте, служил в армии. Публиковался во многих толстых журналах, еженедельнике «Литературная Россия», сетевых изданиях. Автор книг «Алюминиевый Голливуд», «Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве», «Захар», «Вежливый герой: Путин, революции, литература». Живёт в Саратове.
Егор Летов: время и люди вокруг Портала
Фрагмент новой книги
Актуализация мертвых поэтов в наш причудливый век чаще всего происходит по принципу «затяни тег из облака». Егор Летов был и будет уже навсегда, но именно попытка назвать его именем омский аэропорт и заявление министра культуры Мединского на сей счет (вот помрет, мол, тогда и подумаем) вдруг совершенно четко прописали его в национальных святцах.
Десятилетний отстой пены (Егор ушел в 2008 году) принял вдруг такие неожиданные параметры.
Возникший по довольно случайному PR-поводу разговор о Егоре Летове объединил таких разных людей культуры и медиасферы, как Маргарита Симоньян, Кристина Потупчик, Игорь Молотов, Максим Кононенко, Игорь Мальцев (которому от Летова в свое время доставалось). Подтянулись и либеральные витии, правда, в довольно своеобразном контексте, о котором ниже. Понятно, что здесь лишь видимая и небольшая верхушка социального айсберга, а значение Летова для нашего общества совершенно не ограничивается возможным названием омского аэропорта.
Жизненный опыт учит меня: пророческий дух дышит, где хочет. Сегодня, быть может, в этом смысле чиновники гораздо эффективнее поэтов, и причин тому несколько. И главная, похоже, в том, что принадлежность к повсеместно презираемому сословию, просвечиваемому насквозь рентгеном медиа и социальных сетей, добровольное попадание в априорную группу риска неизбежно склоняют к проявлениям юродства, со всеми отсюда вытекающими, включая прямоговорение и пророчества.
Я, кстати, к анахроническим словесным ляпам Владимира Ростиславовича отношусь с интересом. Помню, как набросились, кипя сарказмом, когда он определил Сергея Довлатова в XIX век. Однако Довлатов и впрямь неплохо смотрелся бы в конце того глубоко литературного столетия. Он сам себя именовал разночинцем, сравнивал с Куприным, хотел быть похожим на Чехова и начинал, подобно молодому Горькому, с шокирующего реализма – лагерных рассказов. Был – в эстетическом смысле – прямым наследником пушкинской манеры, даже в анекдотах.
Оговорки Мединского – нечто вроде культурологических парадоксов, и неважно, понимает это сам автор или нет. Для подвига юродства характерна традиционно неадекватная на него реакция. Мединский утверждает, будто Егор Летов жив, и возмущенная публика, как свидетельством о смерти, трясет стихом-афоризмом Егора, тоже вполне пророческим и провокационным: «Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг». Ага, мстительно шумит публика, нашелся один такой – Мединский!
Летов оценил бы ситуацию: очень уважал абсурд.
Еще забавнее наблюдать, как прогрессивная наша общественность, для которой в этом летовском сюжете ключевым оказался мотив «затроллить министра», колотя себя пятками в грудь, прописывается в маргиналах, забыв, как еще вчера столь же запальчиво полагала себя лучшей мастью социума, солью и болью Системы и, полемизируя с другой юродивой от госслужбы, Ольгой Глацких, утверждала: государство – это мы.
Егор Летов при жизни был под запретом на «Нашем радио». Михаил Козырев подводил под эдакую формат-цензуру идеологическую базу. А теперь Игорь Федорович, с подачи того же Мединского, прописался аж на «Эхе Москвы», где всяк либеральный сверчок рассуждает о его феномене в суконной манере армейских пропагандистов, старательно, впрочем, обходя наиболее принципиальные свойства этого феномена, что выглядит подлогом в сто раз более худшим, чем анахронизмы министра.
Мединский, разумеется, прав: Летов жив. Как любой великий национальный художник, достойный пушкинской формулы: «Нет, весь я не умру…»
Сначала было понимание, что этот глубоко русский творческий феномен, архетипом из бунтарей и ересиархов, родом из интернациональных 60-х, наша единственная по гамбургскому счету мировая рок-звезда. Затем стал определяться масштаб явления не в субкультурном, а в общекультурном контексте, и вокруг этого процесса уже разрастается свой сад расходящихся тропок и закладывается отдельная индустрия.
Как всегда в подобных случаях, спустя время обнаруживаются наследники не по прямой (прямых, кстати, как не было, так и нет) – и любопытно, что по линии не punk'a, a рэпа – единственная наша на сегодня супергруппа «25/17» (их проект «Лёд 9» непосредственно продолжает концептуальные эксперименты Летова). Равно как и беззаконной кометой ворвавшийся на вполне уже отформатированную отечественную рэп-сцену Хаски, с его камланием и юродством.
Однако куда важнее сегодня социальное и символическое наследие Егора Летова и группы людей, на него столь же символически претендующие. Речь о представителях нескольких поколений, от тридцати плюс до пятидесяти – а это самая активная и деятельная часть общества, разнообразная