Он все время занят не мной. Я скучала по нашим играм и путешествиям. Я скучала даже по его причудливому «сексу не внутрь». Хотя мне нестерпимо хотелось трахаться. Обычно трахаться. Как любой нормальной бабе.
Алекс, словно поняв, о чем я думаю, улыбнулся мне и исчез с экрана, наступила рекламная пауза.
Я выключила телевизор. За окном становилось темнее, и вместе с тем метель уже летела не сверху вниз, а слева направо, параллельно земле. Это вводило меня в ступор.
Я забыла про салат и просто смотрела туда, в святая святых мокрого снега, в его мельтешащее сердце. И когда мне казалось – вот, ну вот же оно, вот его очертания, все пропадало, черты рассыпались снежинками, и сердце исчезало, пока не появлялось снова в другом месте – на столь же короткий миг.
Я доделала луковый салат и накрыла его тарелкой – есть не хотелось: решила подождать, когда проснется мама.
Вскоре совсем стемнело, но я решила не включать свет.
Снег усилился. Теперь я наблюдала лишь крошечный кусочек метели в свете фонаря. Подумать только: еще полчаса назад это была целая вселенная, а теперь лишь маленький клочок.
Мне вдруг показалось странным, что мама так долго не спускается. Обычно она отдыхала не более сорока минут, а прошло уже около полутора часов. Я решила подняться и посмотреть, все ли с ней в порядке, как в дверь тихонько постучали. Почему было не воспользоваться звонком, подумала я. Может, его не заметили в темноте?
Я обула тапочки и пошла открывать. Дверь под воздействием ветра распахнулась сама. Мокрые хлопья тут же облепили мое лицо. Я пыталась понять, кто же стучал в дверь. Присмотрелась, хотя видимость была плохой. Они стояли за пару метров от меня, укрытые темнотой и снегом. Их было двое. Снег вдруг повалил еще быстрее, снежинки стали округлыми и казались тяжелыми, словно маленькие планеты.
Они стояли по ту сторону. Два темных силуэта. Мне вдруг показалось, что это дети и что они, наверное, замерзли. Я пригласила их войти, поманила рукой. Они тут же пропали с того места, где стояли. Мне ничего не оставалось делать, как закрыть дверь.
В доме стало совсем темно, и я решила включить свет в коридоре, как вдруг услышала внутри себя: «Не надо. Оставь все как есть».
Я совсем не испугалась и просто пошла в кухню на ощупь. Они стояли там, где я только что резала лук. Еле различимые тени в бликах света фонаря, который падал в кухню. Вскоре я привыкла к странному присутствию и отчетливее стала их воспринимать.
Вот только воспринимать было почти нечего. Лишь нечеткие теневые формы, просто овальные очертания без рук и ног, вполовину ниже меня ростом.
Они словно покачивались в воздухе, не касаясь пола. Я села на топчан и просто смотрела на них. А они просто были здесь.
Вскоре у меня в голове зазвучал голос, который можно было принять и за мужской, и за женский: «Этот старик разорвал наш контракт. Он поступил не по правилам. Он просто ударил Алекса по спине, выбив нас наружу. Хотя между нами и дедом тоже есть контракт – всегда поступать по правилам. А они таковы: он должен был спросить Алекса, готов ли тот разорвать с нами договор. И Алекс должен был ответить четко – да или нет. И поскольку ни один человек обычно не отдает себе отчета, когда заключает с нами сделку, мы идем навстречу – и уходим. Согласись, это смягчающее обстоятельство. Можно просто закричать в детстве, чего-то испугавшись: «Мамочка, спаси!» – и это будет приглашением для нас, это станет контрактом. Так и было. Один из нас жил в Алексе с тех пор, как ему стукнуло тринадцать. Он мчал на велосипеде с горы и испугался того, что тормоза откажут. Самим фактом сильного испуга он призвал меня. С тех пор я жил у него на спине, расположившись прямо вдоль позвоночника. Второй из нас поселился в нем совсем недавно. Пару лет назад. И ты помнишь тот день, когда это произошло. Алекс не хотел тебя, а ты настаивала. Вспоминаешь? Ты кричала, что вонзишь себе в ягодицу саблю, которую ему подарил турецкий посол. Помнишь, как ты орала? В тот миг, когда Алекс шибанул тебя головой о бронзовую статую Анубиса, к нему пришел он. Места нам вполне хватало: я у позвоночника, он поселился вдоль шеи.
Но сегодня это случилось. Этот старый ублюдок владеет техникой удара между лопаток. Мы просто вылетели сразу, оба, покатались по мирам и измерениям, пока не вывалились сюда. Мыслимое ли дело? Так вообще поступают? А еще считает себя мудрецом, мудило седое. Нина, нам нужна твоя мать. На время. Пока мы не найдем способ снова попасть в Алекса. Слушай и делай все так, как я говорю».
И я слушала. А потом сделала.
Наполнив графин водой, я поднялась в спальню, где отдыхала мать. Обе тени следовали за мной – я ощущала их корнями волос, это трудно описать.
Вошла в комнату, подошла к кровати – мать лежала на боку, укрытая пледом. Я тихонько поставила кувшин на тумбу в изголовье кровати. Не увидела, а скорее почувствовала, как обе тени улеглись в ногах матери. Они были готовы.
Я достала из кармана давилку для чеснока и с размаху ударила по графину. В этот момент мать быстро повернулась на спину.
Стекла падали ей на лицо вместе с водой. Я видела это как в замедленной съемке: осколки вперемешку с водой покрывают лицо матери, но не ранят ее.
Она распахнула дрожащие от страха и непонимания веки, резко села в кровати, закричала:
– Мама!
И я словно услышала эхо – будто где-то надо мной и вокруг меня множество женских голосов поочередно закричали «Мама!». Тени в ногах моей матери встрепенулись. Осталось крикнуть только мне.
Горячий ужас подковырнул мой мозг лопаткой для оладьев, и я заорала:
– Мама!
И весь наш род по женской линии предстал вдруг в этой самой комнате бесконечным рядом, уходящим в даль, сквозь стену, ночь и снег. Женщины держались друг за друга, они поочередно кричали «Мама!», словно рассчитывались на первый-второй. Глаза моей матери засияли, рот открылся. Двое быстро скользнули в него. И все стихло, женщины пропали.
Мать непонимающе крутила головой. Дрожащей рукой включила настольную лампу. Затем кинулась ко мне со словами:
– Доченька, что, что такое? Не кричи, все хорошо, мама здесь, с тобой. Все в полном порядке, я рядом, любимая, я