«Над прической надо будет поработать», – заключил Эрик и, приглашенный к столу, отвлекся от насущных мыслей.
За обедом он в основном молчал, нажимал на густой жирноватый лагман и слушал разговоры отцов. Эльзу застольные беседы не трогали. Она суетливо орудовала приборами, утирала салфеткой заложенный нос и изредка перхала.
– На прошлой неделе приземлились в ваших краях, а эта уже гнусавит, – отвлекся от студенческих воспоминаний Карл Гофман. Он неодобрительно скосился на дочь.
– А то ты не знаешь, какой тут климат, – подула Эльза на пышную горячую самсу. – Вроде тепло, умеренно сыро, а ветер прошибает насквозь. Злой тут ветер какой-то.
– Зимой у вас морозы за тридцать, сайгаки в степи коченеют, – деликатно вмешался в диспут Борис Францевич и открыл бутылку кедровой.
– Зато сухо, активное солнце, высокое небо – не давит, – перечислял Гофман достоинства покинутой среды обитания. Втайне он ностальгировал по бескрайним казахским просторам. – На Балтике облака хмурые, водянистые. Того и гляди ливнем накроет. – В подтверждение его слов по жестяному отливу забарабанили капли дождя. – Ну да ладно. Выбор сделан. Привыкнем.
Карл Гофман поднял рюмку и подмигнул Борису Францевичу. Друзья выпили. Эрик довольствовался минеральной водой. Ему предстояло везти отца.
Инесса Самуэльевна пригубила кокосового ликера (подарок Бауманов) и дополнила мужа:
– Осенью у нас зеленеет травка и цветы распускаются.
– А степь полна миражей, – подбросил в беседу мистических символов разомлевший глава семейства.
– Не забудь рассказать про сухие дожди, – напомнила Эльза и разлила по пиалам – своей и Эрика – зеленый чай.
– О, уникальное явление! – Костистыми старческими пальцами Гофман крутанул рюмку. Борис Францевич удовлетворил запрос друга и поставил под стол пустую бутылку. – Такое бывает летом в пустынных районах. Гремит гром, дождь шелестит, а земля остается сухой. Вода испаряется в воздухе…
– А у нас – рефракция, – перебил рассказчика Эрик. – Помнишь, как мы потеряли из вида «Тигуан», когда вышли из леса? – Он иронично взглянул на отца. – Ты тогда еще ведра с лисичками бросил. Думал, угнали машину.
– И отправил тебя на поиски, – продолжил Борис Францевич, поглощая самсу. – А всего-то оптический обман случился, преломление световых потоков в атмосфере.
– Ну, это мы потом установили, – подытожил Эрик и случайно задел ногой тапок Эльзы.
Она не отреагировала на прикосновение гостя. Приглашенных Эльза будто бы не замечала. К концу обеда ее, как и Инессу Самуэльевну, встревожило количество спиртного, выпитого на радостях мужчинами. Дамы не пустили Эрика в магазин за сорокаградусной, хотя Карл Гофман, изрядно подкошенный кедровой, настойчиво требовал пополнить резервуары пузатого графина.
– Ну и как тебе девочка? – спросил сына Борис Францевич по дороге домой.
В отличие от сокурсника он выглядел достаточно бодрым. Таким он, впрочем, всегда выходил из хмельных застолий.
– Понравилась, – романтично сказал Эрик.
На небосводе его скучной студенческой жизни замаячило нежное, абсолютно реальное существо, выбравшееся на волю из хаотичных потливых грез. Оно поселилось с родителями в блочной девятиэтажке, очевидно, любило сладости и зеленый чай и ничего общего не имело со скульптурными юркими девами, обнимавшими Эрика во снах под одеялом. Оно жило рядом, дышало воздухом его города, укрывалось зонтом от балтийских дождей.
Эрик познакомился с Эльзой. Первый, самый трудный шаг был сделан – спасибо отцу.
– А Карл сдал, сильно сдал, – резюмировал Борис Францевич, рассказывая жене о посещении Гофманов. – Тюфяк, размазня. Окосел после третьей стопки. Поздновато семейку Карлуша сдернул с солончаков. Сухой дождь, миражи, – с ухмылкой повторял Бауман, – пирожки, цветочки по осени, ревматизм…
3
Борис Францевич выдержал паузу. Он не стал приставать к сыну с неуместным вопросом «когда?». Со своей стороны отец сделал все, чтобы расчистить дорогу отпрыску к сердцу застенчивой девушки. Но тащить Эрика за руку в объятия Эльзы он не собирался.
Через две недели после обеда у Гофманов Эрик купил еще один свитер, роликовый дезодорант и туалетную воду. Утром тщательно выбрился. После обеда погладил джинсы.
Борис Францевич приободрился. Его план вступал в действие.
– Дерзай, – наставнически похлопал он сына по плечу и вручил ключи от машины. – Но не переусердствуй. Работай корректно, осмотрительно.
Эрик пригласил Эльзу на море. Балтика в октябре привлекательна разве что чистым просоленным воздухом. Прогулки по набережной длятся недолго и заканчиваются, как правило, в курортных кафе. Балтийское море Эльза увидела впервые. В детстве она отдыхала с родителями в Анапе. О Черном море и кварцевых песках у нее остались приятные воспоминания. Балтика ее не впечатлила.
– Небось, и летом тут зябко, – предположила Эльза, кутаясь в мамин вязаный шарф.
С утра она пребывала на критической волне и так же, как сильный прибой, орошавший мельчайшими брызгами их лица, сокрушала любые доводы Эрика о дружелюбии и красотах балтийского побережья. В какой-то момент он даже убрал руку с ее покатого плеча, прекрасно ощутимого под курткой и теплым свитером.
«Ну и сидела бы в Караганде, – проворчал внутренний голос Эрика. Постепенно Эльза начала его раздражать. – Ей показали море, сейчас поведут в кафе, а она тут охает на каждом шагу. В Калининград ее тоже силой вытаскивали?»
Эрик подавил нагрянувшую бурю эмоций, и когда волна отчаянной массой врезалась в волнорез, он, используя шанс приблизиться к девушке, закрыл Эльзу спиной от ледяной круговерти, осадившей его месивом тягучих водорослей, отполированными ветками и шлепками содрогнувшейся пены. Эрик схватил Эльзу за плечи и, склонившись над ней, прижался носом к ее растрепанным волосам. Штормовой удар пронял Эрика до мелкой дрожи. Он принял его стойко, но Эльза не оценила смелый поступок ухажера и отступила назад, пряча руки в карманах подмоченной куртки.
– Теперь куда? – спросила она как ни в чем не бывало, поправила капюшон и увернулась от нового всплеска стихии.
Эрик отвел ее в кафе.
Вечером Борис Францевич спросил сына:
– Ну, какие новости? – Он стоял в коридоре, только что выйдя из душа, и массировал густые волосы банным полотенцем. – Видно, сказать тебе нечего.
Эрик бросил куртку на стул, сорвал с настуженной шеи влажный растянутый шарф и грохнулся на диван.
– Лучше бы я с ней не встречался.
Отец скептически хмыкнул:
– Хотел раскусить ее с первого раза? Вроде хрупкий орешек, надломленный, – он достал из бара бутылку красного вина, – да с прочной скорлупкой.