ТАНЯ. Не, не будем селфи.
МАРИНА. Ну, как хочешь. (Фотографирует себя, незаметно, как бы снимая настойки, фотографирует и Таню. Залипает в телефоне.)
Таня и Олег смотрят друг на друга, молчат, крутится пластинка, проносится скорый поезд, заглушая куплет про первую любовь.
ОЛЕГ. Танька, куда ты пропала тогда? Я очухался через месяц, стал тебя разыскивать – нигде никто не знает.
ТАНЯ. А я все бросила после похорон, а через полгода вообще уехала в Сочи на ПМЖ.
ОЛЕГ. После чьих похорон?
МАРИНА (отрывается от телефона). А кто умер?
ТАНЯ. Костя, Марина.
МАРИНА. А, ты все про дядю Костю рассказываешь. Хороший был, добрый.
В ворота стучат.
МАРИНА. Кто это? (Олегу.) Ты кого-то ждешь?
ОЛЕГ. Да нет. Все мои наконец при мне. Пойду гляну.
(Уходит.)
МАРИНА. Я тут занялась здоровьем. Питаюсь по часам, нагрузки, разгрузки, обертывания, шаги считаю. И все без толку. Плохо совсем себя чувствую в последнее время, отекаю.
ТАНЯ. А в больницу не ходила?
МАРИНА. Ходила, одно расстройство. Больше не хочу. Представляешь, что говорят? Что я не доживу до пятидесяти с такими почками. Только Олегу не говори, расстроится.
ТАНЯ. Марин, ты нормальная, нет? Тебе открытым текстом говорят.
МАРИНА. А что я сделаю? У меня две дочки, мне некогда. Ты видела, кстати? (Достает телефон, листает фотографии, показывает Тане.) Две красоточки мои.
ТАНЯ. Да, красивые девочки. Эта на Олега похожа, как зовут?
МАРИНА. Севилья.
ТАНЯ. Как?!
МАРИНА. Он пил как сапожник, когда она родилась. Ему фиолетово было, как ее будут звать. А я захотела Севилью. И так назвала. Имею право. Я со своим ушибом мозга вообще могла на инвалидность подавать.
ТАНЯ. Слушайте, а вы нескучно живете.
МАРИНА. Не, ушиб – это после той балки на стройке. Мне рожать запрещали, а я не послушалась. А потом еще и Таю родила. Ласковая, добрая, моя доча.
ТАНЯ. Какие экзотические имена.
МАРИНА. С таким отчеством, конечно, надо было мальчиков рожать. Но они мне пообещали уехать жить за границу, а там отчества не нужны.
Возвращается Олег.
ОЛЕГ. У Санька конкретно кукуха поехала.
ТАНЯ. Да ладно? Жив еще?
ОЛЕГ. Жив, курилка.
МАРИНА. Жив – не то слово. Ходит каждый день к мосту. Придет, сядет и воет. Так жутко слушать. Сейчас-то что ему надо?
ОЛЕГ. Костя, говорит, у вас?
ТАНЯ. Бедный. У него все в голове смешалось.
МАРИНА. Родители умерли, он вообще без присмотра. Надо его сдавать в психушку. Завтра позвоню.
ОЛЕГ. Тебе бы все кого-то сдавать. Его ж пожизненно закроют.
МАРИНА. Лучше, чтоб он под электричку попал?
ТАНЯ. Он все так же провожает электрички?
ОЛЕГ. Провожает и встречает, как швейцар. Я ему бейсболку красную подарил, он счастливый такой. Ходит, машет ей, как красным флагом.
МАРИНА. Дураки любят красный цвет.
ТАНЯ. Дядя писал, у них трагедия в семье.
МАРИНА. Да брата жена по пьянке зарезала, а тот был основным опекуном. А как из тюряги вышла, Саша ей тут стал мешать.
ОЛЕГ. Ох, Маринка, любишь ты всякие сплетни собирать. Тебе бы в «Пусть говорят».
МАРИНА. Ну а что я не так опять сказала? Тань, он к каждому моему слову цепляется, я уже не могу.
ТАНЯ (смеется). Это возрастное. Я тоже как начну гундеть, потом вдруг остановлюсь и анализирую: неужели это я только что была?
ОЛЕГ (Марине). Вот, учись, как женщина себя должна вести.
МАРИНА (Тане). Вот видишь, видишь!
Смеются. Едет поезд – один, другой, третий, заглушая разговор, который заметно оживился. В коротких перерывах они успевают докричаться друг до друга, но в основном не слышат, каждый будто разговаривает сам с собой.
ТАНЯ. Я и забыла, что здесь такое оживленное движение! А хорошо работает РЖД-то!
МАРИНА. Можно было бы и похуже. Я так и не смогла привыкнуть к этому шуму. Уезжаю отсюда всегда больная, разбитая, вот с такими мешками под глазами.
ТАНЯ. А мы любили в детстве. Ляжешь, глаза закроешь – и будто в поезде едешь: чух-чух-чух-чух. Я все время на море ехала. Вот в итоге и уехала.
ОЛЕГ. А я только в Гати и отдыхаю. На Гаити, как у нас тут говорят. Здесь так спокойно. Я за четыре часа высыпаюсь.
ТАНЯ. Нервная работа?
ОЛЕГ. Все нервное.
ТАНЯ. Большим человеком зато стал.
ОЛЕГ. Это ты на живот намекаешь?
МАРИНА. Это, он говорит, у него мозоль, Тань. Трудовая.
ТАНЯ. А почему такая большая?
ОЛЕГ. Много трудился потому что.
ТАНЯ. Трудоголизм, как и алкоголизм, очень усложняет жизнь.
ОЛЕГ. Да, а бывает еще и два в одном. Так и живем. И легких путей не ищем.
ТАНЯ (смеется). Как страшно жить. Слушайте, а вы понимаете, что мы ровно полжизни не виделись?
ОЛЕГ. Так это, Марина Валерьевна…
МАРИНА (Тане). Когда он называет меня «маринойвалерьевной», это значит – началась стадия отрицания.
ТАНЯ. А сколько их всего?
МАРИНА. Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. Пять!
ТАНЯ. Ого.
ОЛЕГ. Марина Валерьевна!
МАРИНА. О! Гнев. А дети в детстве, когда их спрашивали, как зовут маму, не выговаривали и называли меня малиновым вареньем.
ОЛЕГ. …Получается, я уже целую половину жизни с тобой промучился?
МАРИНА. Родил наконец. И дальше будешь мучиться, Олежек, до самой смерти.
ОЛЕГ. Моей или твоей?
МАРИНА. А мы умрем с тобой в один день, как в сказке. Жили как в сказке: чем дальше, тем страшнее, так и кончим.
ТАНЯ. Ребят, вас так смешно слушать. Вам ведь по сорок лет обоим!
ОЛЕГ. По сорок четыре.
ТАНЯ. А ведете себя как подростки.
ОЛЕГ. Да в детство впадаем потихоньку просто.
ТАНЯ. И шутки такие же. Неужели так бывает? Я вот будто новую жизнь начала.
ОЛЕГ. А почему в Сочи?
ТАНЯ. Хотелось в тепло и как можно дальше отсюда.
МАРИНА. Так мы к тебе теперь будем в гости приезжать. У меня даже имя подходит.
ТАНЯ. Это как?
МАРИНА. «Марина» в переводе с латинского – «морская».
ТАНЯ. Маринка, ты и тут успела! А приезжайте. Я расширяю бизнес, мне нужны рабочие руки.
МАРИНА. Да что ж такое-то, и там нужны мои рабочие руки! Мне где-нибудь отдохнуть дадут раз в жизни?
Снова поезд, навстречу другой, затем грузовой. И затишье.
ТАНЯ. Пятьдесят три.
ОЛЕГ. Шестьдесят семь!
МАРИНА. Это вы гадаете, кто сколько проживет?
ОЛЕГ. Это мы