ТАНЯ. Это мы вагоны посчитали.
Саша вышел на перрон. Проехала электричка. Саша машет бейсболкой.
ТАНЯ. Вы его сдать хотите, а он, может, ваш ангел-хранитель. Ну, не лично ваш, а местный, гатский.
МАРИНА. Вот именно, что гатский. Пойду покормлю его.
ТАНЯ. Может, пока он здесь, и с Гатью все будет в порядке. А не станет его – и кто знает? Приедут и отберут у вас землю.
ОЛЕГ. Где ж ты была, Танька?
ТАНЯ. Я с тех пор много где была.
ОЛЕГ. Нет, я про тогда. Мы тебя тогда очень ждали.
Олег с Таней продолжают свой разговор под беспрерывный шум поездов.
ТАНЯ. А я, Олежик, вообрази, прямо за вами шла к мосту. Но ты был так увлечен Мариной Валерьевной, что я решила не мешать.
ОЛЕГ. Подожди-подожди, ты о чем?
ТАНЯ. Олег, ну давай без пошлых сцен. Столько лет прошло, я уже совсем взрослая тетенька.
ОЛЕГ. Ты была в тот день у моста? Ты все знала и не пришла на похороны?
ТАНЯ. Во-первых, я пришла на похороны.
ОЛЕГ. Странно, я тебя там не видел.
ТАНЯ. Да ты никого, кроме Маринки, не видел.
ОЛЕГ. Горе очень сближает. Ну, я так думал тогда.
ТАНЯ. Ты ли? Слова как будто не твои.
ОЛЕГ. Я же себя виноватым чувствовал.
ТАНЯ. А теперь? Простил себя?
ОЛЕГ. Тань, ну не начинай.
Олег выходит из дома, спрятался в палатке. Электрички, товарняки, пассажирские идут один за одним. Таня села у окна, приоткрыла штору и смотрит на железнодорожный мост, на перрон, на Сашу в красной бейсболке, который спрятался от дождя под козырек остановки и жадно ест булку. Таня помахала ему, но он не видит. Промчался поезд, еще один, другой, исчез Саша, исчез перрон, исчез мост. Таня будто бы едет в поезде, одна в купе, едет далеко-далеко – в прошлое. Возвращается Марина.
МАРИНА. Покормила идиотика.
Таня ее не слышит.
МАРИНА. Так жалко его. Он такой благодарный, как собака. Никого же у него не осталось на всем белом свете.
Пауза.
МАРИНА. А домой же не возьмешь. Человек все-таки, не собака. И как вот с ним быть? Пропадет.
Пауза.
МАРИНА. Дождь пошел. Хорошо, что мы в доме сели.
Пауза. Марина подходит к Тане, тормошит ее. Идет бесконечный грузовой поезд.
МАРИНА (кричит). Танюха, ты в обидках все еще?
ТАНЯ. В чем?
МАРИНА. Ну обижена на меня, может.
ТАНЯ. Я? Да нет, что ты.
МАРИНА. И правильно. Нечему завидовать потому что. Я дня с ним счастлива не была. Лучше бы ты тогда приехала и он бы с тобой остался. А я бы с Костей. Может, он бы не полез на этот чертов мост, если б мы тебя встретили. Он меня так любил, Танюха, он так меня, Танюха, любил! Меня никто никогда так не любил. Я, может, в этого вцепилась, чтоб Костя никуда из нашей жизни не делся. Что мы связаны так все будем будто, понимаешь? Я подумала тогда: вот вы сейчас поженитесь, а я куда? Я одна? Незамужняя вдова? Вы поженитесь такие, значит, его отец тебя в какое-нибудь теплое местечко пристроит, ты в декрет потом, династию продолжишь. А я где? В Чернушку мне возвращаться? Вы тут будете жить в собственном многоэтажном доме, который вам его папаша построит, размножаться, а я у себя в Чернушке буду электрички встречать? Спасибо, нет. Я видела тебя на похоронах, но ему не сказала. А ему я другое сказала. «Мы с тобой, – сказала, – теперь до конца жизни этой смертью повязаны». Вот что сказала. И он мне поверил. Сгреб вот так в охапку и ревет: «Маринка, не бросай меня, я повешусь, не бросай!» Я и не бросила. Его. Я себя бросила. Ты вон как куколка, тоненькая, молоденькая, а я как баба на чайник. Да умру скоро. А жизни и не было никакой. Верь, Танька, что русский народ говорит: на чужом несчастье счастья не построишь.
ТАНЯ. А еще он говорит: не было бы счастья, да несчастье помогло.
МАРИНА. А?
ТАНЯ. Ты меня не слышала?
МАРИНА. Электрички, этот шум, я оглохла уже в этой вашей гадкой Гати! (Плачет.)
Возвращается Олег.
ОЛЕГ. Девчонки, там так хорошо – дождь прошел, сейчас туман. Пойдемте на улицу?
ТАНЯ. А пойдемте купаться?
МАРИНА. Я не пойду, у меня ноги болят.
ОЛЕГ. Болят мои ноги! А я пойду. Пошли, Маринка.
МАРИНА. Ну я сказала же. Идите.
ОЛЕГ. Ох, Марина Валерьевна, допритворяешься, переженюсь на Таньке.
МАРИНА. Ой, ну это на здоровье.
ТАНЯ (смеется). Ну уж нет, мне секонд-хенд не нужен.
ОЛЕГ. Да что бы ты понимала во вторых руках! Секонд-хенд – лучше новых двух. Ладно, давай к мосту и обратно.
МАРИНА. Только не к мосту, Олег, умоляю.
ОЛЕГ (обнимает ее). Ладно-ладно, Маринка, не волнуйся. Ты ложись, мама, че-то ты рано сегодня расклеилась.
Таня идет к выходу.
МАРИНА. Точно к мосту не пойдете?
ОЛЕГ. Точно-точно, ложись.
Таня оборачивается. Олег обнимает Марину. Вспышка.
Фотография четвертая
Гроза. Олег с Таней сидят под мостом. Во все стороны от них тянутся линии электропередачи.
ТАНЯ. Скажи, а почему вот там две сосны пожелтели?
ОЛЕГ. Где? А, эти? Это известные сосны. Никто не знает. Они молодые еще, вот что обидно. Мы сначала грешили на беспокойного соседа. Он все что-то строил-строил, колотил возле них. Штаб себе, короче, построил в ветках – видишь?
ТАНЯ. Реально штаб? А сколько ему лет?
ОЛЕГ. Да порядочно. Ну, не штаб, конечно, дом, но очень похож на штаб. Или на пожарную вышку. Поняла?
ТАНЯ. Ну. А сосны тут при чем?
ОЛЕГ. Блин. Да ни при чем. Ну, то есть мы все думали, что это они из-за его строительства пожелтели. Пошли выяснять, а он говорит, сам понять ниче не может. Стояли молодые сосенки, а потом вдруг раз – и желтые в один день.
ТАНЯ. Как Костины родители. Были молодые, а потом в один день – как два старичка. Олег, им же тогда было как нам сейчас.
Молчат.
ТАНЯ. Слышишь?
ОЛЕГ. А?
ТАНЯ. Слышишь, что-то звенит? Это ток?
ОЛЕГ. Я только один ток сейчас чувствую. Внутренний и бесперебойный. (Обнимает ее.)
ТАНЯ. Ну я серьезно же. Это провода так, что ли, звенят?
ОЛЕГ. Это я, Танька. Чувствуешь, какая от меня вибрация?
ТАНЯ. Вижу в небе полную луну.
ОЛЕГ. Нет, ты серьезно не понимаешь, что намечается землетрясение?
ТАНЯ. Сотрясение намечается у