Длился этот наш безмолвный диалог мгновение, до первой неровности на дороге, когда машину тряхнуло, и меня снова вырубило. Но запомнил я его на всю свою жизнь.
Всё-таки перенапрягся я с этой стычкой, не помогло даже немалые объемы выкачанной из Леонида энергии, и в больнице, куда меня по-быстрому притарабанили, мне пришлось провести чуть больше четырех суток.
Честно сказать, уже задумывался, как отсюда можно сбежать, но не пришлось. Дело в том, что меня неожиданно пришли арестовать, и сделать это, как ни странно, попыталась милиция.
Именно попыталась, потому что охрана, которой Илья, узнав о случившемся, нагнал сюда с перебором, не позволила. Более того, в этой больнице нашёлся свой сержант ГБ, которому по моему поводу тоже накрутили хвоста и который не постеснялся позвонить в секретариат Берии и доложить о происходящем.
В общем, все для пришедших меня арестовать получилось как в поговорке, когда шёл стричь, а вернулся стриженым. Получаса не прошло, как в больнице появились с десяток сотрудников (и некоторые — в немалых званиях), и милиционеров куда-то увезли, а меня уведомили, что мне следует собираться и ехать к наркому. Похоже, докладывали ему о моем самочувствии, поэтому он решил в этот раз встретиться со мной у себя.
В управлении я попал в кабинет наркома вообще практически без задержки, пара минут ожидания в приёмной не в счёт.
Встретил меня Лаврентий Павлович ехидной усмешкой и словами, сказанными не менее едким тоном:
— Ну что, герой-любовник, допрыгался, что чуть не помер? Ты чем думал, когда полез драться в подобном состоянии, жить надоело? Зачем к тебе охрану приставили, чтобы ты судьбу на прочность испытывал?
Нарком произнес это очень экспрессивно и уставился на меня так, что взгляд из-за отблесков очков казался и вовсе зловещим, как будто говоря «ну давай, оправдывайся».
Мне почему-то оправдываться совсем не хотелось, наверное, поэтому я невольно спросил:
— Важные родители нажаловались?
Нарком даже закашлялся непроизвольно, а потом хмыкнул.
— Горбатого могила исправит, никакого почтения перед начальством и страха перед наказанием, — пробормотал он, а потом уже громче добавил: — Ты бы хоть изобразил раскаяние, что ли?
— Да за что раскаиваться! — возмутился я. — Какой-то урод хватает за руки мою невесту и в ответ на просьбу вести себя прилично посылает меня куда подальше, а потом ещё застрелить пытается, и мне после этого раскаиваться надо?
Нарком, с интересом выслушав мою тираду, парировал:
— Ну, за пистолет он схватился, насколько я знаю, после того, как ты начал его избивать.
Я почему-то воспринял его слова как попытку выгородить этого Леню и ответил уже безразлично:
— Ну раз так, то конечно, если никого не смущает оружие в руках гражданского, которое он готов применить против кого угодно, практически не глядя, и тот факт, что он вообще находился в неадекватном состоянии и приставал к беззащитной девушке, то тогда, конечно же, я во всем виноват. Только вот раскаиваться в содеянном я не буду, и в следующий раз, если представится такая возможность, пристрелю этого дятла не задумываясь, поэтому, наверное, будет разумно изолировать меня от общества и отправить куда подальше от важных людей.
Высказал я все это правда абсолютно безразлично, не проявляя вообще никаких эмоций, и Берию, похоже, проняло, потому что он слегка даже озадаченно спросил:
— Да что с тобой происходит? Или, может, ты правда подумал, что я занял сторону каких-то важных родителей и потерявшего берега избалованного сопляка? — он выдержал небольшую паузу, внимательно меня рассматривая. — Похоже, правда так подумал. Хорошего же ты мнения о своем начальстве! Не стыдно?
Берия укоризненно покачал головой и продолжил:
— Родители этого Лени и правда почувствовали себя невесть кем и сейчас вместе с начальством столичной милиции каются во всех грехах. Сам Лёня по этапу не пойдёт, у него было разрешение на оружие, выданное непонятно за какие заслуги. Но проблем у него будет немало. Но это неважно, каждый в этом деле получит по заслугам, а вот твоё поведение не лезет ни в какие ворота. Герой-фронтовик, враг германский нации — и банальная драка, это как?
Я в ответ только замычал, а нарком, ухмыльнувшись, продолжил:
— Вот тебе и эммм, — передразнил он меня. — В Белоруссии твои люди, используя спрятанные тобой танки, в третий раз уничтожили летний состав вместе со всеми самолетами на четырех самых больших аэродромах, Гитлер почему-то решил, что это снова ты отметился и объявил тебя врагом нации. За твою голову даже награда назначена, не особо большая, но все же.
«Ничего себе себе новости. Так-то вроде пофиг, кем там меня объявили, но при таком раскладе наверняка меня попытаются либо выкрасть, либо, что скорее, просто грохнуть, и это не радует. Опять же ребром встаёт вопрос безопасности родных и близких. Понятно, что о брате с дядькой переживать не стоит, собственно, как и о дальних родственниках по их линии, а вот за Настю…»
На миг даже подумал, не поторопился ли я с предложением? Может, стоило повременить со всем этим?
Берия, будто читая мысли, произнес:
— Новость, конечно, для тебя не очень, но и переживать сильно не нужно, твою охрану мы усилим, да и за родными присмотрим, поэтому не падай духом. Правда, наши планы на тебя придётся менять, теперь тебе в тылу противника делать нечего. А жаль, у тебя неплохо получалось воевать именно там.
Берия прервался, о чем-то задумавшись, и я, воспользовались возникшей паузой, спросил:
— Так, а как меня хотели использовать, если это не секрет, конечно?
— Да нет никакого секрета. Была мысль подготовить твою бригаду по тому же принципу, что и батальон, и задействовать в местах прорыва противника.
Я даже челюсть невольно уронил и уточнил:
— Я правильно понял, что мою бригаду хотели кидать под каток наступающего противника?
Берия отмахнулся и ответил:
— Нет, мысль была отправлять вас в ближний тыл противника, чтобы вы там наводили