— Скажи, брат, почему твой отец настолько меня ненавидит, что в числе других даже подписал смертный приговор?
Брат немного завис, и я даже успел подумать, что не дождусь от него ответа, но нет, он собрался с силами и начал очередной рассказ уже совсем слабым голосом.
— Все из-за денег. Наши отцы воевали вместе и очень дружили. Они даже женились на сестрах, наплевав на то, что они аристократки. Только вот твой отец в отличие от моего не скурвился и остался честным человеком. После революции некоторые люди, фигурирующие в упомянутых мною списках, занимались вывозом за рубеж награбленных во время беззакония ценностей. Делалось это с ведома властей и даже по их распоряжению, они рассчитывались таким образом с благодетелями, помогавшими организовать революцию. Отец, пользуясь моментом и связями с семьёй наших мам, изрядную часть этих ценностей прикарманил. Так уж случилось, что об этом узнала сначала твоя мама, а через неё и её супруг, твой папа, который решил по дружбе дать возможность моему отцу исправиться. Предложил вернуть украденное, пообещав об этом не распространяться, но предупредил, что в противном случае молчать не станет. Он просто не представлял, насколько далеко все зашло, поэтому и умер вместе с женой. Ты остался в живых тогда только потому, что в это время как раз гостил у нас в доме, а разговор между ними состоялся на улице после рабочего дня. Потом уже моя мама не позволила отцу решить вопрос с тобой кардинально, а наперекор жене он пойти не мог, слишком уж зависим был от её родных, живущих за рубежом. Очень многое ты поймёшь, когда доберешься до переданных тебе счетов, там, кстати, не только мои деньги хранятся, но и отца тоже, поэтому решай вопрос с ним без промедления.
Я совсем уж потерялся от последних слов брата и невольно спросил:
— Не жалко? Родной ведь человек.
Брат, когда отвечал, казалось, даже оживился ненадолго, да и неприкрытой ненависти в его ответе было столько, что обжечься можно.
— Ты думаешь, он не знал, что вместе с тобой будут ликвидировать и меня тоже? Не мог не знать и все равно отправил меня на смерть. Совсем помешался из-за этих проклятых денег. Поэтому нет, не жалко, более того, я хочу, чтобы он умер как можно быстрее, и очень надеюсь, что ты доберешься до него раньше, чем его люди явятся по твою душу.
С этими словами брат как-то обмяк и, казалось, задремал. Несколько секунд мы провели в тишине (за этим разговором я не сразу понял, что бомбежка превратилась), потом брат совсем уж тихо произнес:
— Похоже, все, брат, вышло моё время, береги себя и прощай.
Не успел я ему ответить, он на последних словах потерял сознание, да, если честно, я и не знал, что на это ответить. Так-то, несмотря на раскаяние перед смертью, он сюда убивать меня приехал, пусть и не своими руками. Да и сомневаюсь я, честно говоря, что дядька мог отдать сына на закланье, наверняка накладка какая-то случилась. То, что брат воспринял это именно так, — ничто иное, как несчастный для него случай.
По крайней мере, я так думаю, а там кто его знает, что у этого дядьки в голове.
Размышляя подобным образом, я решил посмотреть, что там на улице творится, а там, надо сказать, происходили интересные вещи. Первое, что бросилось мне в глаза, — это арестованные моими людьми НКВДшники, приехавшие с братом. Притом пара человек были нехило так помяты, похоже, неслабо их попинали, возможно, даже ногами. Это я так шутить пытаюсь нервно — в том числе и потому что руины моего блиндажа народ почему-то совсем не спешил разгребать, и, естественно, мне это не понравилось.
Немного подумав, как дать знать своим людям, что здесь есть живые, я достал пистолет, открыл рот пошире и выстрелил, целясь в промежуток между двумя бревнами в сторону угла блиндажа, где взорвалась авиабомба. Выстрел заставил народ замереть, и, казалось, бойцы даже дышать перестали, стараясь понять, где стреляли. Только после третьего моего выстрела подчинённые разобрались, откуда доносились звуки, и приступили к разбору завала. Притом действовали с таким энтузиазмом, что чуть не угробили меня окончательно, только чудом не уронили на меня прикрывший меня стол.
Откопали, чему я был безмерно рад.
Как только в поле зрения появился капитан Смирнов, командир роты охраны тыла, я сразу начал сыпать приказами. В первую очередь велел притормозить раскопки, увести бойцов в сторону, чтобы у нас с ним появилась возможность поговорить тет-а-тет, и начал его инструктировать.
— В общем, так, Смирнов, слушай и запоминай. В первую очередь ты сейчас поменяешь местами мой планшет с планшетом брата. Мой положи рядом с ним, а его в свою очередь забери и сохрани для меня в целости и сохранности. Это понятно?
Дождавшись от него кивка, я продолжил говорить.
— Идеально, конечно, будет, если ты сейчас поменяешь содержимое планшетов местами, но это не принципиально. Главное для меня, повторюсь, чтобы ты сохранил для меня конкретно эту командирскую сумку. Более того, если появятся желающие проверить содержимое планшета, не препятствуй, главное — сама сумка.
Смирнов только кивал, не пытаясь перебивать, и тут же при мне начал перекладывать бумаги из одного планшета в другой. Я между тем продолжил инструктаж.
— Следующее: если я потеряю сознание, передай врачу, который будет мной заниматься, что если он ампутирует мне раздавленные ноги, умрёт без вариантов. Я найду, как его уничтожить, и я сейчас не шучу. Чтобы там кто ни говорил, реши вопрос, чтобы обошлось без ампутации, очень тебя прошу. Даже если все будут говорить, что, если не отнять ноги, я умру, не верь и не соглашайся на ампутацию, это принципиальный вопрос. Ну и последнее: сохрани жизнь диверсантам, которые навели на нас самолёты, они должны дожить до момента, когда их допросят в Москве, при любом раскладе.
Выпалив все это на одном дыхании, я почувствовал, что уплываю или, говоря другими словами, вырубаюсь. Только и смог, что добавить:
— Очень тебя