Позади пучка то ли конечностей, то ли жвал в месте, где у божьих созданий находилась шея, у твари выпирали подобия жаберных пластин. От них во все стороны тянулись красноватые кольчатые щупальца, распускавшиеся на концах, как звездочки цветка-лозинки. Всю внутреннюю поверхность такого «цветка» усеивали мелкие зубы – без сомнения, те самые, которые Врасопряха нашла в теле лешего и изуродованного Скверной зверья. Часть щупалец оплетала головы оскверненных людей, отчего те походили на подневольных бурлаков, тянущих за собой баржу склизкого тела Безднорожденного. Другие, поглаживая и посасывая, «обслуживали» мешковатые бледно-белые коконы, разбросанные вокруг Лагрх’Хагана. Опутанные слизью и фестонами клейкой паутины, эти хризалиды, судя по всему, содержали в себе тела плененных Растителем существ. Под их подрагивающей блестящей оболочкой томились животные, а возможно, и люди, захваченные Лагрх’Хаганом и подвергаемые сейчас жутким изменениям, призванным превратить их в кошмарных созданий, безропотных рабов, повинующихся воле Растителя спор.
И коконов этих вокруг было чертовски много.
Очевидно, Безднорожденный стремился как можно скорей восполнить армию чудовищ, прореженную марьгородцами в Барсучьем Логе. Уцелевшие остатки той армады тоже находились здесь. С рычанием и воем вылезая из-за навала коконов и складок исполинского тела их создателя, они присоединялись к оскверненным «бурлакам». Грибная орда медленно надвигалась на замерших в ужасе людей.
Потворствуя воинству, Мвон Лагрх’Хаган приподнял слепую голову на тонких крабьих лапах, растопырил жвала и вместе со сгустками слизи и хлопьями пены изверг из своего нутра… нет, не рев, а жуткую волну удушающей, разъедающей глаза затхлой серной вони.
Люди закашлялись и отшатнулись. На глаза Всеволода навернулись слезы. К горлу подкатила тошнота.
Воевода едва успел смахнуть влагу с глаз, горящих от миазмов Безднорожденного, как на него набросился один из одержимых, вооруженный чем-то похожим на валашку. Еще не совсем владея зрением, видя все сквозь соленую пелену, окольничий ушел от удара молота и тут же с полуоборота рубанул нападавшего в открытый левый бок. Собственные сломанные ребра отозвались на вложенную в удар силу эхом острой боли.
Металл заскрежетал по металлу – одержимый был в доспехе. Отерев глаза рукавом и окончательно прозрев, Всеволод понял, что сошелся с одним из хороборов, обряженным в пластинчатые латы. Даже несмотря на то, что панцирь храмовника был страшно покорежен, отыскать щель в таком – та еще задачка. Благо шлем воина потерялся, являя на свет божий не голову человека, а скорее колонию грибов, среди которой беспокойно мигал мутный, сильно увеличенный в размерах глаз. Рядом Миролюб насадил на копье косматую зверюгу, состоящую, казалось, из одной лишь пасти, но и сам упал под весом троих повисших у него на спине и плечах оскверненных. Одной из нападавших была обнаженная ладная девушка, почти не тронутая грибной проказой. Всеволод не смог прийти на помощь товарищу, вынужденный уделить все свое внимание хоробору.
Прокаженный воин снова кинулся на него, высоко подняв валашку, словно крестьянин – заступ над делянкой. Всеволод воспользовался этим и ткнул его клинком под нижнюю челюсть, в место, не прикрытое броней. Хоробор выронил оружие, но и не подумал умирать. Ухватившись обеими руками за лезвие клинка, он забулькал, захлебываясь черной жижей из пробитого насквозь горла, закачался из стороны в сторону, грозя вырвать меч из рук окольничего. Всеволод не стал дожидаться, пока его обезоружат, и со всей силы пнул уродца в грудь. Оскверненный отпустил меч и повалился на колени. Прямо перед воеводой оказалось багрово-красное щупальце Лагрх’Хагана, вросшее в голову хоробора. Недолго думая, Всеволод одним ударом отсек отвратительный отросток. Обрубок, бешено извиваясь, взмыл вверх, брызжа во все стороны тонкими струями слизи. Хлещущая из рассеченных артерий жижа кропила небо, походя на быстро разматываемый моток пряжи. Храмовник скошенной травой рухнул под ноги окольничему, безмолвно расставшись с отвратительным подобием жизни. Не успев удивиться, воевода бросился на помощь Миролюбу. Двумя широкими ударами он разметал оскверненных, терзавших кмета. Слишком поздно. Троица рабов Скверны не имела оружия, но выросшие острые зубы и когти превратили человека в кровавое месиво.
Сплюнув горькую слюну, Всеволод огляделся. Исчадия были повсюду, нападая на людей, которые сплотились подле Врасопряхи. Гриди, видно, уповали на колдовство волховуши, памятуя, как оно спасло их в прошлый раз. Вот только сможет ли она сотворить нечто подобное здесь и сейчас? Вода под ногами воеводы вдруг вспенилась и забурлила. Из мутной топи поднялся еще один отросток Лагрх’Хагана. Зубастый жгут рванулся к лицу Всеволода и… был отрублен подоспевшим Яковом. Мотаясь обезумевшей змеей, щупальце убралось восвояси, оставив на поверхности лимана пятно бурой мути.
– Спасибо, – проникновенно поблагодарил воевода.
– Пусть я и окривел на один глаз, но махать мечом не разучился, – скупо усмехнулся кмет.
Воспользовавшись передышкой, Всеволод и Яков примкнули к воинам, окружавшим Врасопряху. Вода вокруг колдуньи пенилась от крови. Тела чудовищ, оскверненных Лагрх’Хаганом, хороборов и жителей Заречья валялись всюду, но и только. Получив неожиданный отпор, остатки воинства Растителя спор почему-то отступили и теперь порыкивали на марьгородцев с почтительного расстояния.
– Отчего они сбежали? Чего вдруг спужались? – спросил Яков.
– А мне почем знать? Я што, по-твоему, провидец? – огрызнулся Пантелей.
Волховуша вдруг оторвалась от смешивания зелий в склянках, побледнела пуще прежнего и, подняв на людей мерцающий взгляд, неожиданно выдала:
– Держитесь, сейчас будет худо.
– В смысле «будет худо»? Куда уж хуж… – Всеволод оборвал речь на полуслове. Знакомая путающая сознание ломота колючей ладонью сжала затылок. Усиливаясь, сначала она переросла в раскалывающее череп низкое гудение, затем в ужасающую боль. Перед глазами Всеволода вспыхнул яркий пульсирующий шар холодного огня, из носа неудержимым потоком захлестала кровь. Он, похоже, закричал… но его крик размылся, утонул, смешался с криками соратников, которые сейчас корчились вокруг в неописуемых муках. Его друзья и товарищи бились в агонии, которую испытывал он сам.
Сквозь заволакивающую взор красную пелену окольничий увидел, как отвратительная личинка под именем Лагрх’Хаган подрагивает мелкой дрожью, размываясь в блеклое пятно. Как красные щупальца волнообразно двигаются, встав торчком над телом Растителя спор, словно безумные угри. Как Пантелей, истошно крича, делает несколько шагов в сторону Безднорожденного и метает копье в надежде достать супостата. Тщетно. До чудовища было слишком далеко, и тяжелый ратный кол воткнулся в землю, не долетев несколько саженей. Десятник прекратил вопить, упал и более уже не поднимался. Рядом рухнул на колени Алеко. Всеволод и сам почувствовал, как подломились ноги. Как мир вокруг сжался до узкой щели меж смыкающихся век. Хватаясь за последние