Одержимый вздрогнул, выгнулся дугой, будто пораженный молнией. Сотрясаемый конвульсиями, он принялся разрывать на себе одежду. С головы посыпались клочья соломенных волос. Лысеющий на глазах череп Ксыра удлинялся и сплющивался, превращаясь в уродливую морду зверя. Кожа на теле Одержимого потемнела, став грязно-серой. Руки вытянулись. Пальцы скрючились, становясь когтистыми лапами. Нижняя челюсть выдалась вперед, обрастая частоколом зубов, нос обратился парой дыхательных щелей. Крутанувшись волчком в смеси крови и воды, Ксыр сорвал остатки тряпья и предстал перед кричащими от боли людьми в своей истинной ипостаси – чудовища из самых темных глубин мрака. Поведя заострившимися ушами, точно кошка, подручный Врасопряхи прищурил красные запавшие глаза и склонился над кудесницей.
Раскрыв рот, заполненный неровными клыками, тварь словно раздумывала, кого предпочесть в качестве основного блюда: ведьму или своего побратима. Но грозный, властный окрик Врасопряхи, стоивший ей последних сил, лишил его выбора.
Яростно зарычав, существо, бывшее некогда человеком, оттолкнулось задними ногами и прыгнуло в толпу оскверненных. Разрывая на части подручных Лагрх’Хагана, вставших у него на пути, Ксыр в считаные секунды расчистил себе путь до Растителя спор. Взметнув тучу грязных брызг, Одержимый сделал еще один невероятный прыжок и оказался прямо перед заросшей грибами головой Растителя. Присев на задние лапы, он громко взвыл, бросая вызов. Хозяин Скверны перестал трястись, склонил свое ужасное чело и слепо, словно в удивлении, уставился на Ксыра. Подопечный Врасопряхи не стал дольше ждать и бросился вперед. Нечеловечески ловкий Ксыр, кузнечиком скача вокруг Лагрх’Хагана, наносил ему удары когтями, кусал за щупальца и ноги, попутно уничтожая вставших на защиту своего хозяина искаженных. Раститель спор в ответ молотил отростками и трубным ревом призывал на помощь остатки своего воинства. Монстр силился одолеть монстра.
В ту же секунду, как Мвон Лагрх’Хаган перестал подрагивать, Всеволод почувствовал, что нестерпимые мучения отступают, позволяя ему снова трезво мыслить. Снова владеть своим телом. И первое, что он увидел, придя в себя, – это молодого воина в сверкающем ламеллярном панцире. Юноша, будучи на привязи у чудовища, замахивался на Врасопряху саблей. Великолепным булатом с литым драконом на рукояти. Не вполне осознавая, что он делает, воевода кинулся вперед. В голове его засела единственная мысль: защитить ту, что успела стать ему родной.
Широкий замах и проблеск стали. Клинок, легко входящий в податливую плоть. Сбивчивое, неровное дыхание, с хрипом вырывающееся из груди. Стук сердца о сломанные ребра. Запоздалое осознание того, что он только что лишил жизни ребенка, которого когда-то носил на собственных руках. Что он убил наследника княжьего престола. Именно в такой, а не иной последовательности.
Чувство вины, глубокое и безбрежное, как океан, захлестнуло Всеволода волной скорби. Стиснуло его словно клещами. Меч сам выпал у него из рук, пока он смотрел на тело Петра, лежащее у ног. Со смертью мальчишки Лагрх’Хаган потерял к нему всякий интерес, и отвратительный отросток отцепился от головы княжича, чтобы уползти назад к своему хозяину. Серые отцовские глаза паренька на обезображенном, но все еще узнаваемом лице уставились на воеводу с немым укором.
– Всеволод Никитич, что прикажешь делать? – дернул окольничего за рукав Алеко. Но воевода не ответил, продолжая ошарашенно глядеть на дело рук своих. Кмет тряхнул его сильнее. – Воевода, очнись! Да очнись же, черт тебя дери!
Воздух за их спинами расколол не человеческий и не звериный крик, острой кромкой резанувший по ушам. Растителю спор все-таки удалось поймать Ксыра – вернее, то чудовище, в которое он превратился. Обхватив его щупальцами, он поднял извивающееся тело в воздух. Клубок, удерживавший Одержимого, вспух мышцами, напрягся и разорвал подопечного колдуньи в клочья. Кровь, осколки костей, куски плоти и ошметки внутренностей зашлепали по поверхности воды. По голове Лагрх’Хагана. По туго натянутой кожистой оболочке коконов, разбросанных вокруг. Безднорожденный удовлетворенно заворочался и заурчал, довольный исходом схватки. Еще через мгновение он как-то странно охнул, и хризалиды окрест него вдруг стали лопаться, извергая из себя новых чудищ. Неизвестно, что пробудило их ото сна: кровавый дождь или воля хозяина. Что бы ни послужило тому причиной, но осклизлые бледные коконы стали раскрываться, с угрожающей скоростью пополняя армию Растителя новыми бойцами. И пусть их недоношенные рахитичные тела, блеклая кожа, недоразвитые клыки и когти выглядели не столь внушительно, как у собратьев, но все-таки эта орда представляла смертельную угрозу для обессиленных израненных людей.
– Что будем делать, Всеволод?! – с отчаянием воззвал к воеводе Алеко.
– Бежать! – вместо окольничего крикнула Врасопряха, швыряя какую-то склянку в свой составной короб. В колдовском ящике, полном бесценных снадобий, неожиданно что-то заискрило, зашипело и принялось дымить. – Бежать, как можно быстрей! – повторила кудесница, хватая за руку Всеволода и увлекая за собой остальных. Уцелевшие гриди ринулись назад в туманный омут. Толпа новорожденных исчадий, науськанная Безднорожденным, кинулась за ними. Бледные уродцы, подпрыгивая и визжа, как раз добрались до ларя ворожеи, когда алхимическая реакция, запущенная колдуньей, достигла апогея. Дно кратера сотряс мощный взрыв. Расшвыряв в стороны камни, воду и исковерканные Скверной тела отродий, он громовым раскатом разошелся по болоту.
Вторил ему раздосадованный, полный нечеловеческой злобы рев Мвон Лагрх’Хагана.
Путь назад
Твари не преследовали их, даже не пытались. Всеволоду хотелось думать, что взрыв, устроенный Врасопряхой, прикончил бо́льшую часть из них и, может, даже лишил жизни их создателя. Но сильно уповать на то не стоило. Как бы там ни было, выбраться из кратера им никто не помешал. Оказавшись на опушке Сквернолесья, изможденные люди попадали на землю. Только Миролюб и Пантелей не присоединились к ним, навсегда оставшись на дне зловещей ямы. А еще, конечно, Петр.
Не желая, чтобы мысли о смерти княжича снова поглотили его кровоточащую душу, Всеволод поднялся на ноги и побрел к опушке Сквернолесья. Именно там они оставили лошадку Врасопряхи. Стоило убедиться, что животное не пострадало. Все что угодно, лишь бы не думать о потере.
Каурая волшебницы приветствовала его радостным ржанием.
– Ну-ну, тарпанка [103], натерпелась ты страху, но теперь все уже позади.
Окольничий потрепал низкорослую лохматую лошадку за ушами. Животное в ответ тряхнуло гривой и шумно фыркнуло.
– Ты не виноват, – раздался сзади хрипловатый голос ворожеи.
Кудесница подошла, как всегда, незаметно и неслышно. Как всегда, безошибочно угадала, что его мучает.
– Ты не убивал Петра. Все те бедолаги, встретившие нас на дне каверны, уже не были людьми. В том числе и княжич. Раститель