– Ты меня заразишь? – Риан резко и легко развернулась и попятилась. – Ты хочешь меня колонизировать.
Персеваль пожала плечами.
– Твоя кровь может поддержать колонию. Ты должна была получить колонию много лет назад. Она не даст тебе умереть… – она указала на внешнюю дверь шлюза, – во Внешнем мире.
Риан повернулась спиной к Внешнему миру. А по внутренней двери ритмично застучали.
– А если это не так?
– Что не так?
– Если я не твоя сестра? – Риан покачала головой, и ее волосы задвигались по шее так же, как когда-то – волосы Персеваль. – Если я не дочь Бенедика?
Персеваль не смогла больше сдерживаться. Она развела руки и наклонила голову набок.
– Ну, значит, она убьет тебя, плебейка.
– И они тоже, – сказала Риан, показав куда-то за спину Персеваль.
– Да.
– Ну тогда ладно, – сказала Риан с напускной храбростью и шагнула в объятия Персеваль.
Риан думала, что ей будет больно. Ей казалось, что инициация – сложный процесс, что у нее возникнет какое-то ощущение трансформации, мощное, словно лесной пожар, чувство, свидетельствующее об изменении.
Но все было не так.
Персеваль обняла Риан, и та почувствовала запах крови и антисептика. Казалось бы, с этой проблемой должна разобраться колония Персеваль, но, с другой стороны, она, возможно, слишком занята другими делами.
Риан показалось, что обнимать Персеваль – все равно что держать в руках веревочную лестницу…
Она смущенно хихикнула, сделала шаг назад…
…и внезапно почувствовала себя не за пределами себя, а скорее внутри себя. Она внезапно увидела идеальную картину себя и осознала каждый свой нерв и каждую клетку. Она почувствовала, что колония установила с ней контакт, приняла ее и с каждым ударом сердца помчалась вместе с насыщенной кислородом кровью в каждую конечность.
На удивление, это показалось ей весьма естественным.
– Ой, – сказала Риан.
– Дыши глубже. – Персеваль крутила в руках ключ, превращая платье во что-то другое. В двигательную установку. – Дай колонии столько кислорода, сколько она может впитать. У нас будет минут пятнадцать. За это время я вытащу нас из Власти и верну обратно внутрь.
Если это была просто пустая похвальба, Риан не хотела это знать.
– А как же холод? – спросила она. – И эбуллизм?
– Не волнуйся, твоя колония сможет поддержать нужный уровень давления. Она не даст твоим глазам обледенеть, а твоим жидкостям закипеть. Прежде чем все это произойдет, у нас уже давно кончится кислород.
– А, ну тогда я спокойна.
Персеваль рассмеялась.
– Держись за мои ремни. Сейчас я вскрою дверь. Пока будем снаружи, я не смогу говорить с тобой, так что… ради всех твоих предков… когда окажемся там – просто держись.
«Держись. Дыши глубже».
Все просто.
Но когда массивная дверь распахнулась и облачко вырвавшегося наружу воздуха торжественно понесло их в искривленный солнечный свет между огромными, сплетенными в сеть кабелями мира, Риан забыла обо всем, кроме холодного, черного, усеянного крошечными огоньками сейфа вселенной, уходящего в бесконечность, и вращающегося мира, который обрамлял вселенную с обеих сторон.
6
Зверь в сердце мира
В поте лица твоего будешь есть хлеб,
доколе не возвратишься в землю,
из которой ты взят,
ибо прах ты, но, очистившись от праха,
ты возвысишься.
Все остальные забыли, или им запретили помнить, что, в общем, было одно и то же. Прах никогда не был человеком, но он помнил.
О том, как быть человеком, он помнил больше, чем сами люди. Он содержал в себе романы и пьесы, актеров и певцов, истории, которые уже давно перестали рассказывать. Он хранил в себе истории, которые умерли тысячу земных лет назад. По крайней мере, умерли для мира.
Это одно и то же. То же самое.
Никто в мире не видел одно желтое солнце, не погружал пальцы в комковатую природную почву, не чувствовал, как по лицу течет кислотный дождь. Прах тоже ничего из этого не видел, не ощущал и не пробовал на вкус. Но он все это помнил.
Строго говоря, он вообще не мог видеть, чувствовать, ощущать вкус. Но он умел выполнять приблизительные расчеты. Для обоняния просто нужна способность определять и сортировать плывущие в воздухе молекулы. Для зрения просто нужна способность определять и сортировать отраженный свет.
А то, что Прах не мог аппроксимировать, он мог вспомнить.
– Этот мир мой, – сказал Иаков Прах. – Мой. На нем мое имя.
Никаких споров.
Никаких ответов.
Он на них и не рассчитывал.
Прах, принявший форму множества мягких нитей, висел в атмосфере всего своего домена. Вода теперь в основном превратилась в пары; мир залечил свои раны. И поскольку потребность Праха в объектах роскоши, необходимых углеродным видам жизни, была невелика, он не стал тратить силы на то, чтобы возвращать состав атмосферы в исходное состояние.
Кроме того, избыток кислорода в воздухе просто заставит смертных и немодифицированных разыскивать Праха.
Прах верил, что ресурсы нужно экономить. Энергия поступала от солнц – огромной алой сферы и крошечного белого карлика, которые летали вокруг общего центра масс, и их период вращения составлял всего несколько часов. Их связывало светящееся знамя, которое вытягивалось из первого солнца и растворялось во втором. Материальные ресурсы были более ограничены: только то, что есть в мире, и то, из чего мир состоит. Но Прах прожил уже немало лет, и повышенная яркость солнц подсказала ему, что его безопасное существование подходит к концу. У звезды-карлика начался период конвекции. В любую минуту могла начаться фаза воспламенения, в ходе которой будут сливаться атомы углерода, а затем кислорода.
Поскольку структурная целостность карлика зависит от давления вырожденного газа в ядре, а не от теплового давления, он, в отличие от звезд главной последовательности, не сможет увеличиваться в размерах и остывать, чтобы поддерживать стабильность в ответ на повышение тепловой энергии.
За несколько секунд значительная часть углерода и кислорода внутри звезды превратится в более тяжелые элементы. В ходе этого термоядерного события температура ядра – если применить совершенно неадекватную метафору – взлетит, словно ракета, увеличится на миллиарды градусов, вызвав дальнейший синтез ядер.
Звезда вырвется на волю.
Белый карлик взорвется, внешние слои оторвутся от него в ходе апокалиптической конвульсии, и возникнет ударная волна, движущаяся со скоростью, почти равной трем процентам от световой. Мир погибнет в яркой вспышке, которая будет в пятьдесят раз ярче, чем свет целых галактик.
Солнечный свет, согревающий Праха и кормящий всех его обитателей, предвещал появление печи, которая его сожжет.
И