Комната была какой-то несоразмерной. Возможно, она окружала весь трюм, в центр которого они только что прилетели; она выгибалась, уходя вверх и прочь во всех направлениях.
– Всю эту мощь, – сказала Персеваль и посмотрела на Праха, – всю эту энергию ты потратил на…
– На свою миссию, – ответил он. – На миссию «Лестницы Иакова».
Не глядя, Прах протянул руку и стиснул ее пальцы. На этот раз она его не остановила.
Он повел ее вперед, и она пошла с ним.
Они остановились перед рядом холодильников.
– Открой один, – приказал Прах.
Не отпуская его руку и не совсем понимая, чего ожидать, Персеваль нащупала ручку на белой двери и потянула. Затрещал иней; ей пришлось напрячься. У воздуха, который исходил от двери и холодил ей ноги, был затхлый запах.
Возможно, в прошлый раз дверь открывали несколько десятилетий назад. Или веков.
Внутри находились пробирки. На каждой – этикетка с надписями, сделанными четким шрифтом; у каждой – крышка определенного цвета.
– Образцы генетического материала, – сказал Прах, когда она непонимающе посмотрела на него. – Биологическое разнообразие мира. Или, по крайней мере, все, что строители сумели запихнуть в свой ковчег.
Сокровище. Персеваль сглотнула. Сокровище. Сердце «Лестницы Иакова». Причина, по которой он был создан.
– Зачем ты мне это показал?
– Когда ты станешь моим капитаном, ты должна будешь это знать. Закрой дверь, любимая. Это еще не все.
Она закрыла дверь и позволила вести себя дальше. Дальше находились гробы со стеклянными крышками. «Это всегда плохой знак», – подумала Персеваль.
– Их тоже открыть?
– В этом нет необходимости, – ответил Прах и одним движением руки стер иней с ближайшей крышки.
Персеваль наклонилась над гробом, ожидая увидеть лицо и уставившиеся на нее замороженные глаза. Но Прах снова удивил ее: в гробу на чем-то похожем на белую шкуру ягуара лежал жалкий комок алых перьев.
– Что это?
– Вымершие виды, – сказал Прах. – ДНК. Это – замороженный алый ара и шкура снежного барса. – Он указал вдаль: – Там у меня подставки для зонтиков, сделанные из ног носорога, и шляпы, украшенные перьями странствующих голубей.
Персеваль выдохнула – и от облегчения, и от раздражения, вызванного накопившимся адреналином.
Он улыбнулся.
– Кажется, ты была встревожена.
– Меня преследовали картинки из «Белоснежки», – призналась она.
Его улыбка стала еще ярче, и он широким жестом указал в другую сторону:
– А замороженные люди – вон там.
Персеваль подумала, что он шутит и что в данный момент уже ничто не должно ее шокировать. Но затем она заметила ряды ящиков, что-то вроде огромного аптекарского шкафа, и присела на край гроба, не обращая внимания на холод.
– Что это за люди? Твои враги?
– Добровольцы.
– Ты хочешь сказать, что они… добровольно дали себя заморозить? А разморозить их можно?
– Ну… – Прах пожал плечами. Ей показалось, что он делает это очень артистично, – но она тут же подавила в себе эту мысль. – Мы не создали технологию, которая позволяла бы извлечь их из криогенного стазиса живыми. Но их ДНК по-прежнему свежая, а все остальное неважно.
– То есть это… мертвецы с Земли? Самоубийцы?
Прах покачал головой:
– В полет они отправились добровольно. Но возможно, они не знали, на что именно они соглашаются, когда подписывали договор.
Персеваль оступилась, вставая, и оперлась о крышку гроба, чтобы не упасть.
– Они не знали?
Прах нежно коснулся ее виска; этим жестом можно было бы убрать на место выбившийся локон – если бы у нее были локоны.
– Нет, конечно. Эти люди знали, что они – избранные, что в ходе холодного путешествия среди звезд они будут воссозданы в облике бога. Вряд ли они понимали, насколько серьезны связанные с этим технические проблемы.
– Ох, космос. – Персеваль пошатнулась и упала бы, если бы он ее не поддержал. – Тут их, наверно, тысячи.
– Во всех криогенных комплексах мира? Возлюбленная, там их почти семьсот тысяч. – Он пожал плечами – на этот раз еще более элегантно. – Я даже не знаю, сколько холодильников вышло из строя после смерти Метатрона, а Самаэлю к тому же пришлось использовать часть их в качестве сырья – извлечь из них воду, углерод и аминокислоты. Мы не рассчитаны на то, чтобы так долго сидеть здесь, а взрывы привели к каскадному отказу систем.
Персеваль всегда думала, что «потерять дар речи» – это просто образное выражение. Она покачала головой и отстранилась от Праха. Он отпустил ее, но не слишком далеко, да и Крыло оставалось у нее за спиной.
– Ты убил семьсот тысяч людей?
– Я не убивал их. И Исрафель тоже. Их убили строители. Заморозили и отправили к звездам.
– Что дало тебе право решать за них – и за нас, черт бы тебя побрал?
– Я не решал. Я просто служил тем, кто принял решение за вас, – делал то, для чего меня создали. И тебе я буду служить точно так же.
– Неважно, – раздраженно отрезала Персеваль. – Кто дал право им?
– Никто ничего им не давал. – Прах вытащил из жилетного кармана поблескивающий предмет, раскрыл его и посмотрел на заключенный в нем циферблат древних аналоговых часов. – Любимая, у пассажиров и инженеров была потребность, а у строителей – сила. Таковы обычаи мира.
– Это не мой обычай, – ответила Персеваль, но, когда она смотрела, как Прах укладывает часы обратно в карман, ей пришлось приложить все силы, чтобы не дать своему голосу задрожать.
– О, дитя, – сказал он, исполненный печали. – Кто, по-твоему, твои предки?
22
Внутрь и вниз
На скалах понемногу меркнет отблеск; день
Уходит; медлительно ползет луна; многоголосые
Глубины стонут. В путь, друзья,
Еще не поздно новый мир искать.
И заговорил голос из высокой травы, и приказал он Риан идти вперед и не бояться.
Первое было легче. Она бросила взгляд через плечо – туда, где, словно окаменев, стояли Тристен и ее отец. Но Бенедик заметил ее взгляд и кивнул. «Почему он думает, что мне нужно его одобрение?» – подумала Риан. А затем она подумала о том, зачем она повернулась, чтобы получить его одобрение.
– Гэвин?
– Делай, что велено, – шепнул он, но не взлетел с ее плеча. Поэтому Риан шагнула вперед, потому что после многих лет, проведенных в Доме Власти, страх еще мог заставить ее выполнять приказы – но он уже ее не парализовал.