Девушка не могла продолжать дальше.
– Вы верите в это, господин Чэн? В ночь похорон бабушки в спальне, где я спала, дверь внезапно распахнулась от ветра, и громко раздался бой часов, я проснулась и села на кровати – я подумала, что это вернулась бабушка, вспомнила, какой она была: неугомонной старушкой с копной серебряных волос, бойко говорящей на кантонском диалекте. Но я просидела в постели всю ночь, слыша лишь изредка тихий перезвон музыки ветра [16]. Говорят, что перед тем, как наши близкие уходят, они должны попрощаться с нами, поэтому нам следует с теплотой вспоминать о них, ждать их возвращения, а потом прощаться – уже навсегда. Бабушке, наверное, трудно было меня найти, ведь два города находятся так далеко друг от друга, но бабушка так меня любила, что, как бы далеко я ни находилась, она обязательно бы пришла со мной попрощаться. Если бы я только могла поехать в Гуанчжоу и попрощаться с ней, бабушка смогла бы легко меня отыскать. Я не побоялась бы и обязательно поставила бы перед ней самый вкусный дим-сам. А потом сказала бы ей на кантонском диалекте: «Бабушка, это очень вкусно! Какой кусочек на тебя смотрит?»
Слезы катились по щекам Дяньдянь. Ей нужно было выплакать всю ту боль, которую она не смогла выразить, все те слезы, которые не пролились, когда она не попрощалась с бабушкой.
Чэн Ю увидел, что в том конце темной тропинки свет становится все ярче и ярче, а в темные тени – все отчетливее и отчетливее. Он увидел, как малышка Дяньдянь плачет, сидя на корточках среди теней, а старушка с серебристыми волосами осторожно берет ее за руку и ведет вперед.
Он закрыл глаза, и на мгновение его печаль переплелась с болью Дяньдянь.
6
– Все еще не можете найти ни одной зацепки? – с сожалением сказала Лин. – Это все равно что искать иголку в стоге сена. В Гуанчжоу так много дим-самов, и мы никак не сможем приготовить их все, как бы ни старались.
– Лин, ты веришь в то, что вкус – это тоже часть памяти? С самого детства наши вкусовые рецепторы распознают вкусы, которые потом становятся основой всей нашей жизни. Вкус еды – это и тоска по родине, и краеугольный камень воспоминаний. И я хочу найти этот вкус. Только тогда я смогу полностью открыть сознание Дяньдянь. По крайней мере, пока что я исключил несколько вариантов.
– Наставник, мы можем спросить у родителей Дяньдянь, какое было любимое блюдо ее бабушки, и, может быть, оно стало любимым и у Дяньдянь? – мягко предложила Лин.
– Лин, ты просто умница! – радостно воскликнул Чэн Ю. – Ты мне очень помогла! Ты не только пошла со мной в продуктовый магазин, но и принесла кухонную утварь в школьную столовую и оборудовала там кухню, ты просто гений! – Он надел свою байкерскую куртку и поспешно выбежал из класса, чтобы найти контакты родителей девушки, а Лин даже ничего не объяснил.
Вот уж действительно… Временами он кажется таким взрослым и проницательным, но, когда его переполняет счастье, он становится наивен, как ребенок. Лин беспомощно окинула взглядом пустой кабинет, ее рука нежно легла на спинку стула, на который только что опирался Чэн Ю, – та еще хранила тепло его тела.
7
Поручив Лин организационные моменты, Чэн Ю отправился в школьную столовую, чтобы заняться готовкой. Консультация с Дяньдянь должна была начаться уже через полчаса, и у него почти не оставалось времени.
Чэн Ю с серьезным выражением лица рассматривал стоящие перед ним кухонные принадлежности: белую салфетку, миску с белым рисовым молоком и несколько полосок из теста.
– Мы уже предприняли несколько попыток, в этот раз у нас должно получиться!
Он посмотрел на стоящую перед ним пароварку.
Еда. Еда – это наша любовь к жизни, еда – это наша любовь к близким, признание нашего существования. Еда перестает быть обыденной субстанцией, как только мы осознаем ее связь с нами, поймем связь между тем, что мы живы, и ею, она озарит ярким светом любое самое обычное блюдо.
В душе он безмолвно взывал к бабушке Дяньдянь, прося ее присмотреть за оставшейся на Земле внучкой, и воссоздать нужные ароматы еды.
– Пожалуйста, помогите, вы должны мне помочь. Я хочу спасти Дяньдянь, чтобы она снова почувствовала радость жизни.
Он сцепил руки и тихо запел. Неужели в этом мире в самом деле есть место чуду? Юноша застелил стол белой тканью и зачерпнул полную ложку рисового молока.
Чэн Ю задержал руку в воздухе, полный торжественности. Он почувствовал, что вся эта суета на импровизированной «кухне» перестала для него существовать.
8
Дяньдянь сидела в кабинете для консультаций, и ее обуревало беспокойство: почему господин Чэн Ю до сих пор не пришел?
– Он обязательно придет, он ведь назначил консультацию на это время, – мягко успокаивала ее Лин, но то и дело с тревогой бросала взгляд на настенные часы.
Это лакомство было самым сложным в приготовлении, и она не знала, успеет ли Чэн Ю ко времени. В сердце Лин на мгновение зародилось сомнение, но она быстро отогнала его прочь: наставник обязательно справится, раз уж Чэн Ю пообещал, то обязательно сделает, иначе бы не взялся за дело.
В этот момент в коридоре послышались уверенные шаги. Они отличались от тех, что раздавались в прошлые дни, в них было больше торжественности, должно быть, этот человек делал то, во что он глубоко верит, то, чему придает большое значение.
Дверь открылась, и вошел Чэн Ю, держа в руках серебристую сервировочную тарелку с крышкой. Вслед за юношей в кабинет проскользнул легкий ветерок, и Дяньдянь показалось, что тарелка в руках Чэн Ю в этот момент словно слегка блеснула.
Яркий дневной свет отражался от серебристой тарелки и был похож на священные отсветы, ложащиеся на купола и витражные окна церкви.
Молодой человек бросил на Дяньдянь короткий взгляд, как бы спрашивая ее: готова ли ты? Она кивнула. Психотерапевт медленно снял крышку с тарелки, и внутри оказалось кушанье, словно созданное из белых, пронизанных светом кристаллов хрусталя.
Кристаллы светились и переливались, а в центре лежали золотые