Цзи Чэн не мог продолжать, психотерапевт чувствовал его огорчение и растерянность.
– Я думал, что он не такой, как остальные. Он сказал мне, что его жизнь будет разрушена, если он не сможет поступить в университет… И тогда вина будет лежать только на мне, – тихо проговорил подросток.
Чэн Ю долго смотрел на него, и юноша наконец произнес:
– Вначале я изо всех сил старался выполнить все его просьбы, но потом их становилось все больше и больше, они были все труднее и труднее и приносили мне все больше и больше страданий!
Цзи Чэн закрыл глаза.
Чэн Ю на мгновение задумался, взял лист белой бумаги и написал на нем:
«Ты подавляешь свою ненависть, а это очень опасно. Давай, расскажи эту историю иначе».
Психотерапевт собрал только что нарисованные картины, акварельные краски к этому времени почти полностью высохли. Он поднес листы к сканеру и отсканировал страницу за страницей, распечатал, затем взял белую бумагу и аккуратно наклеил на рисунки.
Цзи Чэн был немного озадачен: что он хотел сделать?
6
Абсолютно новая сказка
Чэн Ю отсканировал все страницы и перепечатал их: все места, где было изображение принцессы, были заклеены белой бумагой – это была та самая принцесса, которую недавно нарисовал Цзи Чэн.
«Теперь история возвращается к своему началу, как бы отматывается назад. Если бы она началась сначала, какой бы ты сделал выбор?» – написал на бумаге психотерапевт.
Гнев Цзи Чэна, только что вспыхнувший, постепенно утих, он почувствовал угрызения совести: если бы случилась эта сцена, справедливость бы не восторжествовала, принцессу лишь сурово покарал бы закон. Сказать по правде, это был бы худший конец, который только можно придумать.
На первой картинке принцесса стояла на коленях на полу и благодарно принимала локон, который мать дарила ей как талисман.
Чэн Ю оставил для подростка место, чтобы нарисовать принцессу. Он жестом указал Цзи Чэну: «Можешь приступать!»
К подростку вернулось то самое беспокойство, которое он испытывал в самом начале. Его рука дрожала, и это не укрылось от внимания Чэн Ю.
Психотерапевт заговорил:
– Каждая картина – это отражение нашей души, нашей жизни. Кисть в твоих руках. Если тебе не нравится такой конец, почему бы не изменить его, начав с самого начала?
Голос Чэн Ю был хриплым, но говорил он твердо и спокойно.
Цзи Чэн начал рисовать. Принцесса, которую он нарисовал, теперь твердо стояла на ногах, ее взгляд был решительным, словно она давала клятву: «Я буду защищать свою гордость и честь, буду на страже достоинства королевской семьи!»
Девушка, одетая не в роскошное и пышное платье, а в рыцарские доспехи, теперь была похожа на сильную Жанну д’Арк [25].
Чэн Ю смотрел, как кисть порхает по бумаге, как рождается новый образ принцессы. Он кивнул и искренне улыбнулся.
На второй картине принцесса приняла прядь волос из руки старой королевы, но в то же время она держала в левой руке длинный меч и отрезала прядь собственных серебристых волос. Теперь в руке у нее было две пряди.
Чэн Ю несколько озадаченно посмотрел на подростка, и тогда Цзи Чэн начал рассказывать:
– Когда принцесса взяла локон из рук матери, она решительно отрезала прядь из своих собственных волос и соединила ее с волосами королевы. Она сказала матери: «Матушка, ваши волосы – это мой талисман, призванный меня оберегать и защищать. Но я выросла, и нам пора прощаться, теперь я научусь защищать себя сама, стану по-настоящему взрослой, буду себя оберегать и сама буду себе защитником!»
Сюжет начал развиваться в каком-то совершенно ином направлении, и Чэн Ю порадовался за Цзи Чэна.
На третьей картине камеристка приказала принцессе слезть с коня и самой испить воды, а девушка лишь уныло повиновалась.
Цзи Чэн продолжал с энтузиазмом размахивать кистью, за окном завывал ветер, мгла все еще спускалась, но уже казалась не такой непроглядной, и Чэн Ю почувствовал, что ему стало чуть легче.
Психотерапевт пару раз кашлянул, торопливо сделал несколько глотков горячей воды, а когда обернулся, Цзи Чэн уже дорисовывал третью картину.
Здесь принцесса, которая вначале печально распростерлась у кромки воды, теперь решительно стояла, ее рука была направлена на камеристку, в глазах читались гнев и обвинение. Принцесса выглядела гордой, она четко обозначила свои границы, словно бы размахивала флагом, подавая камеристке знак: не подходи, не вторгайся! Принцесса перестала быть маленькой хрупкой снежинкой, которая растает, стоит только к ней прикоснуться.
Она превратилась в глыбу льда и с твердостью этого же льда отстаивала свои границы. Давала понять, что она отдельная личность: я не ты, а ты не я. Я буду указывать тебе, что мне нравится, а что нет, а ты будешь соблюдать границы между нами.
Принцесса наконец громко сказала «нет» и решительно ответила отказом на наглость камеристки. Девушка твердо заявила: «Почему я должна подчиняться тебе? Почему я должна держаться за тебя? Если я и была слабой раньше, то на этот раз я обозначу и начну все заново! Я не хочу причинять тебе боль, но если бы ты не была такой наглой, а я не была бы такой слабой, то в конце концов наши судьбы не сложились бы так трагично…»
Голос Цзи Чэна стал мрачным, но в этой мрачности появилась новая сила, сила, которая брала начало из смелости, родившейся в момент отчаяния.
Следующей была картина четвертая, и в тот момент, когда Цзи Чэн взялся за кисть, его глаза внезапно расширились – рисунок изменился.
Здесь, на высоком троне, было пусто, камеристка стояла у подножия лестницы и смотрела на дворец. Ее лицо выражало страх. Она была одета в простую одежду служанки, так где же должна стоять принцесса?
Чэн Ю улыбнулся и кивнул Цзи Чэну, как бы говоря ему: да, именно здесь. Подросток глубоко вздохнул. Хотя воздух все еще был пыльным, он уже не так обжигал нос и горло, как несколько минут назад, даже мрачная погода за окном стала как будто приятнее и мягче.
Один взмах кистью, другой, и вот уже нарисована принцесса. Девушка теперь сидела на троне, ее кожа была белой, как снег, нефрит, серебристые волосы царственно рассыпались по плечам, а на голове красовалась корона, инкрустированная золотом, серебром и нефритовыми бусинами, которые сверкали и бросали блики на ступени.
Принцесса раскинула руки в стороны, а на ее лице появилась уверенная улыбка: она заняла свое место, которое и должна была занимать,