Заслуживает внимания исследование, посвященное режимам благосостояния в развивающихся странах в контексте зависимости от предшествующего развития 108. Оно проводилось в два этапа, в 1990-х и 2000-х гг., в 65 странах, не входящих в ОЭСР. На первом этапе были выделены три группы режимов благосостояния.
1. Режимы протоблагосостояния. Страны, относящиеся к этой группе, берут на себя довольно обширные обязательства перед обществом, о чем свидетельствуют объемы государственных расходов на образование и здравоохранение, высокий доход от социального обеспечения. Страны этого кластера более всего похожи на западные государства всеобщего благосостояния. В 1990 г. в этот кластер входили страны Восточной Европы и более развитые части бывшего СССР, Израиль и страны южного конуса Латинской Америки, за исключением Чили и Коста-Рики.
2. Режимы нестабильности. В эту группу входят страны, характеризующиеся тяжелой и постоянной нестабильностью для большинства населения, низким уровнем социальной ответственности перед обществом. Эти страны в основном более зависимы от зарубежной помощи.
Первая их подгруппа – «неграмотная нестабильность» – характеризуется низким уровнем образования: половина молодых людей неграмотные, лишь каждая шестая женщина была зачислена в среднюю школу (весь полуостров Индостан (за исключением Шри-Ланки) и часть африканских стран, расположенных к югу от Сахары). Вторая подгруппа – «болезненная нестабильность». Характеризуется низкой средней продолжительностью жизни и высокой смертностью, связанной с пандемией ВИЧ-СПИДа (страны, находящиеся к югу от Сахары).
3. Режимы неформальной стабильности. В эту группу входят страны со средним уровнем благосостояния и низким уровнем государственных расходов (в частности, на социальную стабильность). Группа включает 21 страну (треть стран, участвовавших в обследовании), представляющих следующие регионы мира: Китай и большинство стран в Восточной Азии (Ю. Корея, Таиланд, Индонезия, Шри-Ланка), оставшиеся страны Южной и Центральной Африки, ЮАР и ее ближайшие соседи, а также Иран, Турция и Таджикистан. По сравнению с режимами нестабильности политика благосостояния здесь эффективнее, ответственность перед обществом и зарубежные трансферты ниже. Эта интересная комбинация предполагает, что стабильность или ее отсутствие замещены другими внутренними негосударственными неформальными механизмами. Поэтому их и назвали режимами неформальной стабильности.
Авторы приходят к выводу, что режимы благосостояния существуют и в развивающемся мире и что важнейшими факторами эволюции этих режимов являются зависимость от предшествующего развития и глобализация.
Таким образом, расширение типологического ряда моделей государства всеобщего благосостояния позволило преодолеть географическую ограниченность концепции Эспинг-Андерсена. В результате базовая классификация обогатилась моделями южно-европейских стран 109, стран Центральной и Восточной Европы 110, а также режимами благосостояния в развивающихся странах 111.
ГЕНДЕР И ГОСУДАРСТВО ВСЕОБЩЕГО БЛАГОСОСТОЯНИЯ
В качестве одного из недостатков традиционного анализа политики благосостояния часто упоминается игнорирование гендерного аспекта. Усилению внимания к этой стороне вопроса способствовало то, что помимо классовых конфликтов и интересов возникли и стали обсуждаться интересы разнообразных общественных движений – феминистского, экологического, антиглобалистского и т. д. 112.
Были предприняты попытки уточнить известные типологии государства всеобщего благосостояния, учитывая гендерную составляющую.
Например, в типологии Ш. Лейбфрида cкандинавская модель получает название «современной» (modern), с учетом опыта Скандинавских стран, в которых и мужчины и женщины впервые рассматривались как работники. Лейбфрид уточнял, что предложенное им название «современная модель» лучше отражает суть данного типа государства благосостояния, нежели предложенная Титмассом «институционально-перераспределительная модель» (которая, как отмечал Лейбфрид, основывалась на результатах работы Британской национальной службы здравоохранения, которая не принимала в расчет статус занятости женщин) 113.
В 1990-е гг. появились работы, в которых предпринимались попытки включить гендерную составляющую в число факторов классификации государства всеобщего благосостояния.
Согласно А. Орлофф, вопрос, на решение которого должны быть направлены исследования, не сводится к тому, что государство всеобщего благосостояния делает для женщин. Более важно, включен ли гендер в понятийный аппарат (наряду с понятиями «гражданин», «социальные права», «благосостояние») и учитываются ли гендерные отношения в аналитических измерениях. Элемент «семья» должен быть добавлен к тандему «государство–рынок». Действительно, различие между общественным и частным видится как различие между политикой и рынком, а семья игнорируется как «частный» поставщик товаров благосостояния и услуг. Кроме того, не учитываются гендерное разделение рабочей силы и особенности женской занятости.
Многие женщины работают неполный рабочий день, потому что это «позволяет» им выполнять свои семейные обязанности, которые не ограничиваются домашним трудом, а предполагают и заботу о близких. Исследователь отмечает, что во всех промышленных странах Запада благосостояние детей, пожилых, больных и инвалидов в значительной степени обеспечивают не государство, рынок и добровольные некоммерческие организации, а частные домашние хозяйства, благодаря женщинам, которые не получают компенсацию за свой труд. Они работают независимо от того, обеспечен ли их труд государством, частными организациями, корпорациями или семьей 114.
Дж. Льюис настаивает на пересмотре исторически сложившейся концепции, в которой мужчина – кормилец семьи, а женщина (в силу своего зависимого положения) имеет лишь права жены и матери, в исследовании моделей государства всеобщего благосостояния. В современном мире эта модель была серьезно модифицирована, причем по-разному в различных странах.
Льюис выделяет три режима благосостояния в зависимости от роли мужчины в обеспечении своей семьи:
1) государства с прочно устоявшейся моделью мужчины-кормильца (Британия, Ирландия);
2) страны с модифицированной моделью мужчины-кормильца (Франция);
3) слабая модель мужчины-кормильца (Швеция).
Согласно Льюис, в государствах первого типа общественная и частная ответственность резко различаются. Иначе обстоит дело во Франции, где эта модель смягчена. Исторически сложилось, что здесь женщины работали в основном полный рабочий день и пользовались преимуществами социальной системы безопасности, которая отдавала предпочтение горизонтальному распределению средств посредством системы зарплат между семьями с детьми и без детей. Патриархальный контроль был сосредоточен больше внутри семьи, нежели в общественных институтах, и – в отличие от Британии и Ирландии – Франция признала требования женщин быть одновременно женами, матерями и оплачиваемыми работниками.
Льюис рассматривает Швецию в качестве примера государства, в котором модель мужчины-кормильца выражена слабо. В конце 1960−1970-х гг. социально-демократическое правительство сознательно двигалось к дуальной модели общества, в которой женщины вовлечены в оплачиваемую занятость благодаря введению отдельного налогообложения и отпусков по уходу за ребенком и увеличению соответствующих выплат 115.
К. Бамбра обращается к рассмотрению феномена дефамилизации как фактора взаимоотношений между женщинами, государством и семьей. Бамбра отмечает, что понятие «дефамилизация» употребляется достаточно широко в контексте понимания сущности государства всеобщего благосостояния и означает степень поддержки государством благосостояния женщины: ослабление ее зависимости от семьи и создание благоприятных условий для ее экономической независимости 116.
В ходе исследования К. Бамбра сопоставила распределения стран в зависимости от уровня дефамилизации с системой стран Г. Эспинг-Андерсена и пришла к выводу о неправомерности критики концепции Эспинг-Андерсена относительно того, что его модель