Он шёл по его следам не ради любопытства. Где крупные копытные – там вода. Олень шёл пить, а значит, где-то впереди есть река или родник. А река Ярославу была нужна – не только чтобы пополнить запас, но и чтобы лично проверить то самое место, где погиб предыдущий проводник.
По словам Булавкина, тот с утра пошёл умыться, наклонился к воде – и вдруг закричал, будто его ударили током. А через секунду уже не дышал. Якобы "что-то укусило". Туман, мутная вода и труп. Вот и весь рассказ.
- Идиоты, – пробормотал Ярослав, пробираясь сквозь подлесок.
Люди в крепости, особенно из привилегированного слоя, плохо понимали, как работает природа. Жили в капсулах, за решётками и в кондиционерах. Им казалось, что всё вокруг по-прежнему безопасно и предсказуемо. Но нет. Мир изменился. Всё живое менялось, адаптировалось, хищничало, выживало.
Тот проводник, скорее всего, думал, будто рыба в реке травку жуёт. Ага. Он бы хоть раз в жизни книжку открыл.
Ярослав вспоминал одну из уцелевших книг в их школьной библиотеке – по биологии, ещё с довоенных времён. Там чёрным по белому: змееголовы, сомы – хищники. Щука вообще ест всё, что движется. Большинство речной рыбы – всеядны, и никто из них не откажется от дармового мяса, если оно само полезет к ним в пасть.
"Погрузи лицо в воду – и будь готов, что тебя оттуда уже не достанут", – как говорил старик Ван, у которого Ярослав когда-то учился охоте.
Знание – сила. А незнание – смерть. И смерть глупая.
Ярослав шёл дальше, с каждым шагом ощущая, как сходит напряжение. Он знал, что делает. Он выжил не благодаря удаче – а потому, что учился. Всегда. Читал всё, что находил. Наблюдал. Думал. Если бы он тоже был как тот погибший – с чистым, выбритым лицом и пустой головой – давно бы уже сгнил под корягой.
Он всё продолжал идти по следу. Лес молчал, только изредка потрескивали ветви над головой. Снежный олень, судя по следам, шёл спокойно, не торопясь – значит, рядом не было ни хищников, ни людей. А значит, пока безопасно.
Олени были благородными, по-своему даже гордыми существами. Если не трогать – уйдут сами, даже не глядя в твою сторону. Если разозлить – могут снести тебя с ног, разорвать рогами и затоптать копытами. В дикой природе всё просто: живи по правилам – выживешь. Забудешь – станешь чьим-то кормом.
Примерно через сотню шагов Ярослав заметил нечто странное на стволе дерева. Тонкая, шероховатая полоса – словно кто-то ножом срезал верхний слой коры. Он присмотрелся – не срез, а крошечные древесные опилки. Всё стало ясно.
Термиты.
Он опустил взгляд к основанию дерева – и да, вот она, характерная глиняная насыпь, обёрнутая кольцом вокруг корней. Влажная, рыхлая, чуть дрожащая от внутреннего движения. Насекомые были дома.
Ярослав спокойно придавил край сапогом, растоптал. Гнездо расползлось, рассыпаясь, как пирог без формы. Под слоем влажной земли показались мясистые, липкие тела – термиты. Смугло-розовые, похожие на ногтевые подушечки. Они засуетились, поползли в разные стороны, но было поздно: их дом разрушен.
Он наклонился, протянул руку, сорвал широкий лист с ближайшей ветки. Сложил его вдвое, сделал из него подобие блюда, зачерпнул горсть термитов вместе с кусочком гнезда. Некоторые насекомые всё ещё ползали, но он не обращал внимания. Аккуратно завернул и прижал между пальцами. Всё – припас есть.
Вкус у них был, конечно, так себе – горький, с кислотным привкусом. Но питательность? В десятки раз выше, чем у жареной картошки, которую ещё надо где-то вырастить. В посаде такие гнёзда искали чуть ли не с лупой, а потом еще делили между семьями. А если кому-то везло найти целое гнездо с яйцами – это считалось удачей на неделю вперёд.
Жить приходилось небогато. Люди недоедали годами. Некоторые даже специально выводили термитов в заброшенных подвалах – как кроликов, только мелких. Жарили, сушили, варили супы. Главное – не есть сырыми: муравьиная кислота сделает своё дело, и утром ты проснёшься с ожогами пищевода. Если проснёшься.
Но сейчас Ярославу не нужно было есть их. Он не был настолько голоден. Знал: пища – это валюта, особенно здесь, в экспедиции, где тебе даже воду не дают, если ты не угоден командиру.
Он достал костяной нож из ножен – простая, крепкая пластина, вырезанная из челюсти вепря. Несколько уверенных движений – и нож подсекает молодую ветку, отламывает её. Он обрезал её с одного конца, заострил, провернул в ладони. Получилось простое копьё, но с задачей справится.
Теперь нужен был только приманочный запах – и термиты с их кислым ароматом подходили идеально. Рыбы в здешней реке не глупы. Учуяли запах разложения – пойдут. И неважно, есть ли у тебя удочка или сети. Главное – понять, как мыслит добыча.
Он уже собрался идти, но на секунду остановился. Повернулся обратно к развороченному гнезду. Нагнулся. Лезвие ножа чуть прошлось по оставшейся глине — и вот она, королева. Пухлая, почти прозрачная, с толстыми, словно набухшими каплями, брюшком. Теплая, влажная – она ещё не поняла, что её колония обречена.
Он вытащил её осторожно, положил в тот же лист. Это уже не просто приманка. Это – товар. В крепости за такую дадут банку консервов. А может, и чистую воду. Или батарейку к рации.
Термиты остались без дома. Без будущего. Мельтешили, цеплялись за воздух, за землю, за стенки разрушенного убежища.
"Потеряли всё. Дом. Матку. Смысл," – отметил про себя Ярослав, без особого сочувствия.
Он не был садистом. Просто у него тоже был гнездовой инстинкт – но его гнездо сгорело ещё в прошлом году. И если уж выбирать, кто выживет – он или насекомые – то тут долго думать не приходилось.
Он выпрямился, снова взял копьё, свернул лист с термитами и королевой, и пошёл вниз по склону, туда, где среди деревьев уже слышался едва уловимый звук воды.
Глава 5
Разумеется, Косой не стал бы раскапывать термитник просто ради гастрономических изысков. Ему это было нужно совсем для другого. След оленя вёл всё глубже в чащу, и вскоре он уловил в тишине журчание воды – характерный, обнадёживающий звук. Значит,