Время сжалось до мгновения. Энергетический поток был в сантиметрах. Коготь — в миллиметрах. Я шевельнулся. Не телом — волей. Словно невидимыми пальцами схватил пучок серебристых нитей перед пленниками и рывком сплел их в плотный, мерцающий серым светом кокон. Серый щит. Не для отражения — для изоляции. Вырез из реальности. Пустошь могла бушевать вокруг, но внутрь этого кокона не проникла бы даже мысль.
В тот же миг, не глядя, я дернул другие нити. Не для защиты. Для разрушения.
Серое сияние, тусклое и беззвучное, брызнуло из моих ладоней. Но это не были лучи или шары. Это были нити эфира, тончайшие и острейшие, состоящие из максимально сжатого серого эфира. Сети, невесомые и невероятно прочные. Они набросились на тварей не как оружие, а как паутина.
На несущийся поток энергии они легли поверх, как салфетка на пламя. И поток… схлопнулся. Бесследно. Как будто его никогда не было. На занесенный коготь стража — нить обвилась вокруг него. И коготь… распался. Рассыпался на мельчайшие частички пыли без звука, без вспышки. Хищный рык сменился визгом непонимания и боли.
Орда ринулась вперед. Сотни клыков, когтей, энергетических жал. Я стоял, как остров в бушующем море эфира, руки раскинуты. Серые нити вихрем закрутились вокруг меня, невидимые для глаз, но ощутимые как дрожь самой реальности. Твари врезались в них — и растворялись. Не взрывались. Не замерзали. Просто… переставали существовать. Их формы расплывались, как тушь в воде, превращаясь в серый туман, который тут же поглощался свинцовым воздухом пещеры. Ни воплей. Ни сопротивления. Только тихое, жуткое исчезновение. Сжатый эфир рвал саму их суть, их связь с искаженной реальностью Пустоши.
Стражи поняли. Их черные глаза впервые отразили не голод, а страх. Первобытный ужас перед тем, что разрывало их на непостижимом для них уровне. Они попятились, испуская визгливые импульсы, пытаясь создать щиты, но серые нити скользили по их энергии, как нож по воде, добираясь до хитиновых панцирей. Панцири не трескались. Они таяли. Как воск под пламенем. Твари корчились в беззвучной агонии, их формы расплывались, сливались с серым фоном пещеры, пока от трех элитных стражей Источника не осталось лишь три темных пятна на камне и призрачный запах озона.
Орда дрогнула. Жажда плоти сменилась инстинктом самосохранения. Твари отхлынули обратно в туннели, их рычание стало трусливым поскуливанием, постепенно стихая вдали.
Я стоял. Один. В центре круга смерти. Серые плетенья медленно угасали, растворяясь в воздухе, как дым. Работа была сделана.
Цена.
Это не была магия. Это было… самоистребление. Я почувствовал, как что-то рвется внутри. Не в теле — в душе. В самой сердцевине того, что делало меня магом. Человеком. Свет померк. Гул Пустоши вернулся, но теперь он звучал внутри черепа, оглушительно, как падающая гора. Тело стало ватным, невероятно тяжелым. Кровь хлынула горлом, теплая и соленая, заливая подбородок, капая на серый камень под ногами. Я не мог дышать. Сердце билось где-то очень далеко, слабо, неровно.
Щит… Пленники…
Силой последней мысли я дернул последнюю невидимую нить. Серый кокон вокруг пленников сжался, уплотнился до непроницаемости, а затем… исчез. Они были в безопасности. Лиловые магические путы, лишенные подпитки стражей, рассеялись. Они могли двигаться. Спастись.
Я попытался сделать шаг. К источнику. К разлому. Но ноги не слушались. Весь мир закачался, поплыл. Темнота наползла со всех сторон, густая и сладкая. Последним усилием воли, на грани бессознательного, я создал вокруг себя простейший барьер — не серое плетенье, а обычный, синеватый купол Серого Сердца, слабый, дрожащий. Он не спасет от серьезной атаки. Но от случайной твари — возможно.
Больше сил не было. Совсем. Ни на мысль. Ни на движение. Я видел, как пленники поднимаются, их лица, искаженные ужасом и благодарностью, обращены ко мне. Видел, как серая орда в дальних углах зашевелилась снова, почуяв слабину. Видел пульсирующую лиловую бездну Источника.
Потом земля ушла из-под ног. Не в переносном смысле. Буквально. Я не упал. Я рухнул. Как подкошенное дерево. Спиной на холодный, скользкий камень. Барьер дрогнул, но удержался. Последнее, что я ощутил — ледяную сырость камня под щекой, соленый вкус крови на губах и всепоглощающую, сладкую, неумолимую тьму, накрывающую сознание с головой.
Тьма не была пустотой. В ней пульсировал тот же гул. И шепот. Теперь он звучал ясно. Многоголосый. Древний. И довольный.
Глава 22
Глава 22
Неизвестный отряд или его остатки
Вход в нашу Пустошь в землях Суоми называли «Врата Геенны». Красиво. Поэтично. И чертовски точно. Мы вошли не с надеждой, а с отчаянием. Нормандская Империя задыхалась. Пустошь, наша «Трещина», как злокачественная опухоль, росла не по дням, а по часам, пожирая Баварию, угрожая Рейну. Легенды о других аномалиях, о возможных переходах были последней соломинкой. Наша экспедиция «Гамма» — не герои, а смертники с дипломами и аркебузами.
Первые метры за Вратами были похожи на адскую пародию на Шварцвальд: кривые, обугленные деревья, серый туман, выедающий душу. И тишина. Та самая, леденящая тишина отсутствия всего живого. Мы шли осторожно: я, герцогиня, доктор теоретической магии и эфирных резонансов Вивиан де Лоррен, капитан Хартманн с дюжиной его стальных парней из «Черных Псов», еще пятеро ученых. Нас было двадцать. Наивные дураки.
Монстры пришли на третий час. Не из тумана. Они материализовались из самой серой мглы. Тени с клыками. Слизистые твари, выстреливающие иглы льда. Каждый бой стоил крови. Каждое «Все чисто!» после перестрелки звучало все тише. Магия наших боевых магов — сильная, отточенная — давала сбои. Заклинания искривлялись, щиты трещали под напором чего-то… чужеродного. Энергия Пустоши не просто давила — она противоречила нашим заклинательным матрицам. Мы теряли людей. Сначала молодого алхимика Тео — его утащила в туман тень с когтями изо льда. Потом двух «Псов», расплавленных кислотным плевком чего-то похожего на гигантскую сороконожку. Отчаяние, густое, как смог, окутывало отряд.
Но мы шли. Потому что «Нулевая точка Дельта» по нашим расчетам должна была быть здесь. Где-то рядом. Выход. Связь. Надежда. Мы верили картам, снятым с помощью артефактов-призраков, верили дрожащим стрелкам резонаторов. И верили капитану Хартманну, чье лицо стало каменной маской, а глаза горели фанатичной решимостью.
Город. Этот проклятый Мертвый Град возник перед нами как мираж кошмара. Циклопические руины, пожираемые