— А, Саша! — старый еврей развел руками, как будто хотел сказать что-то в оправдание, но потом только махнул рукой.
— Что удалось узнать, Якоб Аронович? — спросил Канунников, усаживаясь на край самодельной деревянной лавки.
— Новости у меня плохие, пасмурные, как погода на улице, — заговорил старик, глядя опустошенным взглядом на огонь. — Тело несчастного Франтишека они забрали. Похоронить его не удастся, а это значит — мучиться его душе теперь неизвестно сколько, пока бог не найдет его и не призовет к себе. Эти… не знаю, как их назвать даже… враги рода человеческого увезли его тело на территорию лагеря и повесили там за ноги перед бараками русских военнопленных. Для устрашения. Я не знаю, но мне кажется, что нацисты понимают, что пустить поезд под откос могли только русские.
— Я там сейчас на железной дороге видел узников, — вздохнув, стал рассказывать лейтенант. — Их заставили ремонтировать насыпь, менять шпалы и рельсы. Изможденные, у них совсем нет сил, а они таскают тяжелые рельсы, падают, еле везут тачки. А их заставляют еще и трамбовать откосы. И я подумал, товарищи… а ведь если бы не мы, они бы не уродовались там сейчас.
— Ты думаешь, что у немцев не нашлось бы другой работы для узников? — усмехнулся Лещенко. Помолчал и добавил: — Валентин плох. Вроде бы и воспаления нет, перелом зафиксировали, но самочувствие у него все такое же… не ахти! Мерзнет, а согреть его нечем. А скоро придут холода.
Зашуршали камни, и партизаны настороженно повернули головы. Это пришли Елизавета, жена капитана Романчука, и Зоя. Женщины принесли кружки для чая и кастрюльку с кашей, чтобы разогреть ее и накормить мужчин. Елизавета молчала, поджав губы. Она даже не стала ничего говорить, расспрашивать. Передала кастрюльку и сразу же ушла в шалаш. В тягостной тишине мужчины проводили ее взглядом.
— Игорь не вернулся, — кутаясь в старенькое, не по росту женское пальто, стала рассказывать девушка. — Если с ним что-то случится, она, боюсь, просто не переживет. Сначала дочь, потом сын.
— Не спеши, Зоя, — перебил девушку Саша. — Про дочь еще ничего не известно, Игорь паренек смышленый. Все будет хорошо, а волноваться она должна, она ведь мать… А где Сорока, где капитан?
— Сорока сидит с Никодимовым, а Петр Васильевич отправился навстречу сыну.
Пока все жадно ели горячую, с огня, кашу, Зоя Лунева сидела и смотрела на Сашу. Почему-то девушка больше всего верила во всем отряде именно ему. Может, она влюблена в меня, часто думал Канунников, но потом отгонял эту неуместную мысль. Фу, глупости какие! И тут же его мысли возвращались к Агнешке Дашевской, в прошлом ленинградской девушке Анне Кораблевой. Вот кому по-настоящему плохо. Одна в чужой стране, захваченной гитлеровцами. Муж умер, а ей приходится общаться с этим мерзким Карлом Вагнером…
Уставшие, замерзшие, Петр Васильевич с сыном добрались до партизанского лагеря только в сумерках. Оказалось, что Игорь промочил ноги, потому что ему пришлось прятаться на берегу от немцев, и отец, когда встретил его и понял, что случилось, заставил до самого лагеря бежать, чтобы не замерзнуть. Елизавета ворчала, заставляя парня снимать обувь, носки. Она усадила его у костра, в который Лещенко и Бурсак подбросили дров, заставила пить горячую воду, а потом и поесть. Когда ноги, протянутые к самому огню, согрелись, мать замотала их шарфом и не отходила от Игоря, пока он не поел. Романчук отвел Александра в сторону и стал рассказывать.
— Плохи наши дела, лейтенант. Немцы на станции снимают с поезда маршевый батальон, который следовал на фронт. Это уже второй. Вчерашний разместили в здании школы, выставили часовых. Солдат в город не отпускают. А на площади начинают собираться грузовики самого разного вида и принадлежности. Я видел даже два гражданских автобуса.
— Думаете, что немцы собираются усиливать гарнизон из-за наших активных действий?
— Не думаю, — капитан отрицательно покачал головой, сорвал засохший дубовый лист и, размяв его в пальцах, понюхал. — Зима скоро… Якоб Аронович тоже обеспокоен на этот счет. Он говорит, что планы у немцев так просто не меняются. Если запланировано, что в этом населенном пункте должен стоять гарнизон в сто человек, то так и будет. Изменить плановую численность можно только путем долгих запросов, объяснений и подтверждений.
— Значит, они готовят масштабное прочесывание местности? И это из-за нас.
— И вторая угроза — это приближающаяся зима. Здесь негде устроить такой лагерь, в котором мы могли бы пережить зиму.
— Да, здесь не такие леса, как у нас, хотя зима и явно теплее, — согласился Канунников. — Я тоже думал о том, как нам действовать, когда придут холода. А если немцы сейчас оставляют здесь такие силы, то они точно настроены отыскать нас. Они будут методично прочесывать всю местность в этом районе.
— Давай-ка, Саша, не будем ломать пока вдвоем голову. Соберем весь наш отряд в «пещере». Я попрошу, чтобы Лиза посидела с Никодимовым и Игорем. Мальчик все равно ничего не сможет нам посоветовать. Нет у него такого жизненного и военного опыта, как у нас. Пусть он лучше согреется и поспит. А то еще не хватало нам, чтобы кто-то простудился и заболел.
…Костер почти погас, когда вся группа собралась возле него в «пещере», как они теперь называли свою мастерскую, в которой готовили «башмак», с помощью которого устроили крушение железнодорожного состава. Романчук вошел в эту недавно расширенную естественную пещеру и аккуратно прикрыл за собой вход брезентом. Он с неудовольствием посмотрел на Зою Луневу, но промолчал. В конце концов, она полноправный член их группы. Но гораздо большее неудовольствие капитана вызвал Сорока. Олег Гаврилович сидел рядом с инженерами и что-то вполголоса старательно втолковывал бывшим узникам концлагеря. Зная мнение особиста, Романчук мог предполагать, что тот опять пытается убедить собеседников в том, что нужно удирать отсюда на восток и как можно быстрее. Только провизор Баум крутил головой и спокойно улыбался, как будто его позвали на скучное профсоюзное собрание, а не на совещание, результаты которого будут означать жить или умереть.
— Ну вот что, ребята, — капитан присел на самодельную лавку, подбросил в костер немного хвороста и несколько не очень толстых поленьев. — Нам надо обсудить один важный вопрос. Мы с лейтенантом, как люди военные, понимаем всю его важность и хотим поделиться с вами проблемой и подумать вместе, как ее решать.
— А я что, не