Наконец раздался глухой и басовитый хлопок, и мина скользнула в воду, устремившись в носовую часть судна. Снегирёв тут же отвернул и врубил дымогенератор. Под бортом «Нипон-Мару» взметнулся огромный фонтан воды, до нас донёсся гулкий взрыв, а ещё катер слегка повело догнавшей волной, а нас окатило водой. Ну вот так оно вышло, не удалось в этот раз избежать купания. А в следующее мгновение силуэт транспорта смазался заволакиваемый белоснежными клубами завесы. Хотя скорее всё же серой, слишком уж дурной уголь оказался в Чифу.
Одного попадания явно оказалось недостаточно, и команда «Нипон-Мару» вполне успешно боролась за жизнь своего судна. Ну и в помощниках, понятно, недостатка нет. Я наблюдал в мощную оптику множество фигурок цвета хаки, суетящихся на палубе. Пришлось сделать несколько выстрелов шрапнели, чтобы поубавить прыти у сражающихся за живучесть судна.
Впрочем, скорость транспорта сильно уменьшилась, и я решил воспользоваться несильным ветром. Зайдя с наветренной стороны, мы пустили перед собой широкую полосу дымзавесы и, подобравшись под её прикрытием, выстрелили вторую мину, также попавшую в цель.
Две пробоины оказались фатальными. Мы поспешили отойти и наблюдали со стороны, как через полчаса израненный пароход ушёл под воду. Спасательных средств на всех, ясное дело, не хватило. Кто-то что-то успел соорудить, но основная масса оказалась в холодной воде. Если в скором времени не подойдёт помощь, то они погибнут от переохлаждения.
Жалко ли мне было этих людей? Да. Не зверь же я, в самом-то деле. Испытывал ли я угрызения совести? Нет. Это война, и погибают сейчас солдаты, которые дрались, как могли, но проиграли. Арифметика войны — это не люди, а противник, и либо мы их, либо они нас. Банально и избито, но тут ни прибавить, ни убавить. Лучше уж их больше потонет здесь, чем потом придётся отстреливать у Артура.
— Сделал гадость, на сердце радость, — сбив бескозырку на затылок, произнёс Казарцев.
— Чему лыбишься, дурень. Поди, люди, и у них семьи есть, — вздохнул Харьковский.
— Дыкт не мы начали, Андрей Степанович.
— Не мы. Но и радоваться чужой погибели неправильно. Поди, не к нам домой припожаловали.
— Снегирёв, курс триста десять. Идём в Артур, — приказал я, и не думая никого одёргивать.
Мне нужны живые люди, соратники с их достоинствами и недостатками, а не исполнительные болванчики. Поэтому я и не подумаю давить и ломать их личности. Иное дело, если они меня не устроят, тогда просто расстанемся.
Примерно через час двадцатичетырёхузлового крейсерского хода я решил запустить наблюдателя. И на этот раз в полёт отправился Казарцев. Оно и сам хотел, но, увидев умилительно умоляющую рожицу, махнул рукой и надавил на горло своей хотелке. М-да. И, пожалуй, сегодня придётся устроить парням покатушки. Вон даже Харьковский косяка давит. Ну вот как не уважить?
Увы, но повезло не всем. Ложкин взмыл седьмым по счёту и заметил впереди дымы какого-то судна, идущего, похоже, одним с нами курсом. В вышину успели подняться ещё двое, когда выяснилось, что мы нагоняем военный корабль, бодро рассекающий воды Жёлтого моря в гордом одиночестве.
Японец, без вариантов. Кто ещё тут может быть таким смелым. Да ещё и направляться в сторону Артура. Впрочем, как вскоре выяснилось, двигался он всё же не туда, а к Элиоту. Ну точно японец.
Всё. Кто успел, тот присел. Остальные как-нибудь после покатаются. Я поднялся на парашюте, вооружившись мощным биноклем. Пригляделся и невольно улыбнулся. Похоже, наш старый знакомец «Асама». Быстро же его отремонтировали. Всё же две пробоины ни хухры-мухры.
Вот и славно. Как знал, что не стоит расходовать на транспорты торпеды. Безусловно, рискованно атаковать метательными минами вооружённый транспорт. И в том, что в нас не попали, присутствует не только наше мастерство, но немалая доля везения. Однако против боевого корабля нужно выступать только с серьёзной дубинкой и бить лучше издали.
До наступления темноты я держался на пределе видимости, ориентируясь по дымам. У нас уголь, конечно, дрянной, но и дым пожиже, выбрасывает его за корму над водой, и по мере подъёма вверх он успевал рассеяться настолько, что на расстоянии в пару миль его уже не особо и рассмотришь.
По мере того, как начали опускаться сумерки, мы всё ближе подбирались к гордости японского флота, чтобы не потерять его. К моменту, когда море окутала ночная мгла, мы уже приблизились на расстояние до трёх кабельтовых. Но потом вокруг нас сомкнулась такая тьма, что хоть ножом режь. Огней противник, понятное дело, не зажигал, и я уже даже грешным делом подумал, что мы его упустили. Но как же повезло нам и не повезло самураям.
Полагаю, что это был вахтенный офицер, который решил в час ночной вахты перекурить на ходовом мостике. Сначала чиркнула спичка, мерцающий огонёк продержался совсем немного, и я лично, встав к штурвалу, взял курс на этот ориентир с предположительным упреждением и передвинул акселератор в положение «самый полный».
Какое-то время ничего не происходило. Мы просто неслись на максимальном ходу, оставляя за собой едва светящийся взбаламученный кильватерный след. Но затем я рассмотрел слабый огонёк, на мгновение ставший более ярким, и тут же начавший тускнеть. Сигарета. Однозначно. Силуэт корабля не виден, и, возможно, стоит держаться поблизости, чтобы атаковать в предрассветных сумерках.
Но я уже, как та гончая, встал на след и стремился к своей добыче. Адреналин от охотничьего азарта струится по венам расплавленным металлом. Промахнусь, так тому и быть. Но я точно не могу вот сейчас отойти и выжидать подходящего момента. Тогда я перегорю и буду действовать без куража, хладнокровно и расчётливо. Совершенно не те ощущения и не то чувство победы, что и ночная атака в полную неизвестность, имея из ориентиров лишь неверный огонёк сигареты.
Вот он полетел, крутясь в воздухе и разбрасывая искры. Я внёс поправку в курс и сбросил первую торпеду. Катер привычно повело, я компенсировал крен и через несколько секунд сбросил вторую.
След, оставляемый нашим катером, всё же заметили. Послышался тревожный набат корабельного колокола. Ночь прорезали лучи сразу двух прожекторов. Скорее всего, это вышло случайно, но один из них тут же вцепился в нас, а