— Но для чего вам знать ответы на ваши вопросы, если у вас будут деньги? — в недоумении, к которому примешивалась тревога, спросила Росица.
— Мадемуазель, у нас мало времени, — ответил Дубко. — Я тороплюсь. В данный момент мои друзья добивают вашу группу прикрытия. Так вот, я очень хочу им помочь, хотя, думаю, они справятся и без меня. Но тут, знаете ли, дело чести. Впрочем, я готов махнуть рукой на такие тонкие материи, как честь, если вы отвалите мне приличную сумму. Я поделюсь этой суммой с моими боевыми друзьями и… А дальше — не ваше дело.
— Ну так получите деньги и бегите к своим друзьям!
— Э, нет! Для начала я хотел бы услышать ваши ответы на мои вопросы! Иначе я в разочаровании махну рукой и отвезу вас по месту назначения. Благо это совсем рядом.
— Но зачем вам знать ответы, раз вас интересуют деньги?
Впрочем, этот вопрос Росица могла и не задавать. Потому что она вдруг отчетливо поняла, в какую западню загнал ее этот советский спецназовец. Из этой западни не было выхода. Или она все расскажет о себе самой и остальных шпионах и диверсантах, которых знает, или этот спецназовец сдаст ее, как он выразился, по месту назначения. И то и другое было для нее плохо. Очень плохо. Потому что в обоих случаях ей грозили последствия, которые она и вообразить не могла.
Хотя по большому счету и воображать-то тут было особо нечего. Если она сейчас ничего не скажет, ее отдадут в руки советским спецслужбам. А что дальше? Наверняка тюрьма на долгие годы, и это в лучшем случае. А если она ответит на вопросы, то разоблачит всю шпионскую сеть. И тогда ей верная смерть, потому что такого ее хозяева не прощают. Не было у Росицы никакого выхода из западни — хоть отвечай на вопросы, хоть не отвечай. По крайней мере, так она считала.
И тут ей в голову пришла еще одна мысль, которая окончательно ее добила. Ведь что же это получается? А получается, что она вольно или невольно, сама того не желая, рассказала все-таки этому советскому спецназовцу все, что он хотел от нее услышать. Нет, напрямую она, кажется, ни в чем не созналась, но это мало что меняло. Совсем необязательно говорить напрямую, можно все подтвердить и косвенно. Например, не отвечая на вопросы, которые задаются. Молчание в ответ — ведь это и есть косвенное подтверждение.
Итак, она косвенно во всем созналась. И в том, что является иностранной шпионкой, и в том, что есть еще одна диверсантская группа — резервная, которая должна попытаться взорвать секретный советский корабль, если первая группа потерпит неудачу. Кстати, так оно и должно будет случиться, потому что первая группа уже, можно сказать, списана со счетов. О ней знают, знают также и о том, что она в данный момент подбирается к секретному кораблю. И, стало быть, ей не позволят подобраться, потому что это можно сделать лишь тайно, когда об этом никто не подозревает.
А отсюда следовал еще один вывод. По всему получалось, что и резервная группа также обречена на неминуемый провал. Ведь понятно, что, если один из диверсантов бесследно исчез, это неспроста. Значит, всем остальным надо затаиться. А это означало, что задание провалено и секретный советский корабль останется на плаву. Вот ведь как хитро и ловко обработал Росицу этот простецкий на вид советский спецназовец, который сидит сейчас рядом с ней и с ухмылкой смотрит в ее сторону! А у нее связаны руки, и она даже не в состоянии влепить ему пощечину. А так хочется!
— Сволочь! — с ненавистью процедила она.
— Если вы в мой адрес, то позвольте это слово считать заслуженным комплиментом, — насмешливо произнес Дубко. — Что ж, поехали по месту назначения…
Он тронул машину с места, какое-то время молчал, внимательно глядя на дорогу, а затем сказал:
— Что такое деньги, мадемуазель? Так, бумажки… Не все в этом мире измеряется деньгами, уж поверьте на слово стреляному советскому спецназовцу! А вообще, зря вы ввязались в эту свару. Вам бы, да при вашей красоте, детишек рожать. Хорошие получились бы детишки, как одуванчики…
…На базе Дубко пробыл недолго. Вкратце объяснив представителям службы безопасности, как обстоят дела и кто такая эта рыжеволосая мадемуазель, он потребовал помощи, которая немедленно была ему предоставлена. Вместе со взводом моряков-спецназовцев он помчался на двух машинах в обратный путь — помогать своим товарищам, которые в данный момент мужественно сражались с вражеской группой прикрытия. В том, что Богданов, Терко и Рябов сражаются, Дубко был твердо уверен. Бойцы группы прикрытия были ценной добычей, они могли рассказать много интересного. Не упускать же такую добычу! Это было бы неправильно, не по-спецназовски.
Глава 20
А что же Богданов, Рябов и Терко? А они вступили в неравный бой с группой прикрытия. Сражение и впрямь было неравным. В группе прикрытия было шесть человек, спецназовцев — трое. У группы прикрытия было огнестрельное оружие, у спецназовцев его не было. Но не отпускать же группу прикрытия с миром! Во-первых, это были враги, тайно пробравшиеся на советскую землю с целью причинить вред. Во-вторых, эти враги наверняка много знали и, следовательно, могли рассказать много интересного: и о диверсантах, и о разветвленной шпионской сети, которая, по всем прикидкам, присутствовала-таки на крымском южном побережье, да и о себе тоже. И, разумеется, о своих хозяевах, которые отправили их на советскую землю. Не упускать же такое добро из рук!
При любом раскладе спецназовцам необходимо было всех шестерых взять живыми — только так, и никак иначе. Они не имели права никого убивать — об этом следует напомнить еще раз. Сейчас Богданов, Рябов и Терко были частными лицами, обыкновенными советскими гражданами, действовавшими не по приказу, а, так сказать, по велению сердца. А раз так, о каком убийстве могла идти речь? За такое дело Богданова, Рябова и Терко непременно привлекли бы к уголовной ответственности как обычных граждан, преступивших черту закона. Даже за тяжелые увечья, которые они могли нанести боевикам из группы прикрытия, полагалось суровое наказание.
Да, эти шестеро были врагами — тут сомневаться не приходилось. Но вместе с тем официальных доказательств, что они враги, ни у кого в