– Спасибо…
– Такого мужика отхватила и нос воротишь! Не надо тебе его – только свистни, я заберу. Буду пылинками сама посыпать и облизывать, – отпускает короткий смешок.
– Я тебе язык оторву, – сжимаю губы и договариваю зло: – И космы повыдираю.
Ленка ржет.
– Вот-вот. Возьми трубку, окаянная. Хватит мучить мужика. Ты ведь даже не выслушала, где он был! Может, в наряд свой вышел или у бабушки был…
– Не был он у бабушки.
Она приезжала ко мне вчера. Привезла домашние пельмени в термосе и фрукты. Про Антона мы почти не разговаривали, из чего я сделала вывод, что о ссоре века бабуля не знает. И слава богу. Еще бы Елизавета Алексеевна переживала.
В ту ночь я отключила телефон, а наутро игнорировала звонки и сообщения от Антона. Он написал, что все-таки вернулся домой и скинул миллион фотографий с котами, но я уже завелась.
Так прошло два дня.
Завтра у меня последняя капельница. Послезавтра долгожданная выписка.
Что дальше будет? По-моему, я сама загнала себя в тупик.
Без Антона я не смогу. И вообще, никому его не отдам. Эти дни я долго думала и поняла, что изменять мне он бы не стал. Обманул – да. Это и злит. Надеюсь, причина все же была.
С улицы доносится пробирающийся под кожу вой сирены, Тамара тут же вскакивает с места и несется к одному из двух широких окон в палате.
– Пожар, девочки! – кричит на все отделение, обернувшись. – Горим!
Дыхание сбивается от страха.
– Я перезвоню, Лен, – убираю телефон и, обойдя кровать Жени, иду к другому окну.
Жалюзи в сторону.
Встаю на носочки и замечаю внизу пожарную машину, а рядом с ней – Огнева. В джинсах, пуховике и черной шапке. Сердце радостно трепещет, а потом ухает на пол от страха, потому что наш папочка забирается в люльку и медленно поднимается все выше.
– Дурачок какой, – шепчу и тут же тянусь к ручке.
Приоткрываю окно. Морозный воздух бьет в нос.
– Четвертый этаж. Ты с ума сошел?
Сзади меня выстраиваются девчонки. Запахнув халат поплотнее, приглаживаю волосы и кусаю губы, чтобы стали ярче. Пальцами активно щипаю щеки.
– Привет! – доносится снизу.
– Ты бессмертный? – дерзко спрашиваю.
Обижаюсь ведь еще.
– А ты? – отвечает он тоже недобро.
Когда трясущаяся на ветру люлька оказывается на уровне моего окна, смотрим друг на друга.
Я замечаю цветы на дне и приподнимаю брови.
Сумасшедший! Как его не любить?..
– Это мне? – киваю, задирая подбородок и облизывая пересохшие губы.
– Это тебе, – отвечает он, склоняясь.
Вздрагиваю от ужаса, а ему хоть бы хны.
Осторожно забираю холодный букет белых роз и с ума схожу от счастья.
Сам приехал.
Антон, вцепившись в люльку, смотрит на мой живот. Не улыбается, но и не злится.
– Тебе там не холодно? – спрашиваю как бы безразлично.
– Нет, – усмехается и тянется к внутреннему карману куртки. – Хочу спросить тебя.
– О чем?
В голове шумит, потому что все уже понимаю.
– Замуж за меня пойдешь, Фюрер?
– Пойду!!! – отвечаю слишком быстро и принимаю небольшую коробку.
Огнев самодовольно улыбается. Сзади слышатся довольные шепотки и визги.
Святые небеса. Он ненормальный.
– Черная икра? – смеюсь заливисто, сжимая небольшую баночку в руках.
Огнев смотрит нагло. Так, что хочется перебраться к нему в объятия. Небритый, уставший, злой как черт, но такой любимый.
– Я подумал, что это вроде как сейчас нужнее…
– Это точно, Антон, – вспоминаю свой неподъемный гемоглобин.
Вздрагиваю от сквозняка, а потом от врачебного рыка за спиной:
– Это что здесь происходит?
– Меня замуж позвали, – оборачиваюсь к дежурному доктору.
Показываю цветы с баночкой икры. Огнев машет рукой и снова смотрит на меня.
– Ладно, – ворчит дежурный врач. – Езжайте уже тогда домой, Файер. Завтра ждем на последнюю капельницу. Только хватит мне больных расхолаживать. Они вон… плачут, – кивает на Женечку.
Я смотрю на нее и счастливо вздыхаю, а потом перевожу взгляд на Огнева в люльке пожарной автолестницы:
– Подождешь меня внизу?
– Конечно, – закатывает глаза.
– И… спасибо, – прижимаю цветы к груди.
– Только… через лифт, Файер, – снова слышится голос врача.
– Жаль, – отпускаю смешок.
Я бы никогда по собственному желанию не залезла в люльку. Тем более не стала бы рисковать нашими детьми. Да и Антон бы не позволил.
В груди все дребезжит. Руки не слушаются.
Домой! К нему! Мириться!..
Достаю сумку из шкафа и скидываю в нее вещи. Девчонки смотрят на меня с завистью, я же пытаюсь с каждой из них попрощаться, но выходит скомканно, потому что спешу к лифту.
Гардероб, в котором будто была в прошлой жизни.
Темный переход между корпусами и, наконец-то, долгожданный турникет.
Лицо вспыхивает.
Смотрю на Огнева, все так же прижимая к себе цветы. Прячусь в них, потому что вдруг становится стыдно: мучила его два дня, не отвечая на сообщения и звонки.
«Я Еся. И я бываю конченой сукой». Но это его во мне и привлекло.
Антон окидывает меня с ног до головы многозначительным взглядом, поджимает губы и забирает сумку.
Взяв за руку, выводит на улицу.
– Прости, – жалобно говорю, захлебываясь свежим воздухом и крышесносными ощущениями свободы.
Голова кружится.
Сумка падает на заснеженную дорожку, а Антон разворачивается и сгребает меня в охапку вместе с цветами. Приподнявшись на носочки, тыкаюсь в теплую шею и вдыхаю аромат его кожи и парфюма. Рукой обвиваю торс и замираю так. Хорошо наконец-то.
– Пойдем, – говорит он грубовато.
– Не-е-ет, – мотаю головой. – С места не сдвинусь, пока не простишь.
– Мало того что нервомоталка, так еще и шантажистка, – ворчит, а потом сдается…
Целует в макушку и обнимает. Крепко-крепко.
Взяв в ладони мое лицо, заставляет посмотреть на себя.
– Так нельзя, Есения. – Сердится на меня, конечно. В другом состоянии он меня так не назвал бы. – Это не по-человечески, а ты вроде христианка?
– Католичка… – зачем-то уточняю.
– Ты можешь быть любой, – игнорирует. – Обижаться, ругаться, хлопать дверью, но только когда мы вместе. Когда я точно знаю, что ты психуешь, но находишься где-то в соседней комнате и рядом нет колюще-режущих предметов.
Улыбается, а потом снова хмурится.
Отводит взгляд с прищуром. Я ловлю легкое разочарование, что так сильно расстроила его.
– Это нечестно, Есь… Игнорировать любимого человека, если он в данный момент не может обнять тебя и успокоить, – тихо произносит. – И сам успокоиться.
– Может, надо просто говорить правду? – тоже сержусь.
– Может, не надо давить психа?
– Не надо, Антош, – горестно вздыхаю, сдаваясь. – Обещаю, больше не буду.
– Ты прекрасно знаешь, кем я работаю. Весной и летом нас часто дергают в командировки. Идти